Я уже знал Эдварда Куровского, обаятельного человека и надёжного друга, и мне хотелось увидеть, как он живёт. Шесть лет назад добраться из России до Варшавы было не сложнее, чем из Тамбова в Смоленск. Требовалось лишь одно: «zaproszenie» (приглашение), то есть официальный документ, подтверждающий, что меня в Варшаве ждут. И этот документ мне прислал Куровский. Но были препятствия другого рода. Как раз в то время, когда мы с женой собрались в Польшу, в Европе поднялся шум вокруг событий в Чечне. Европа активно протестовала против «геноцида» чеченского населения. Молодые недоумки сорвали с какого–то учреждения в Гданьске российский флаг и истоптали его, а вместо него повесили чеченский. Нам услужливо показали это по телевизору. Узнав о том, что мы уже купили билеты в Варшаву, мать сказала мне: «Не лучше ли подождать другого случая? Ой, не нравится мне всё это…». Мы ехали в Польшу и всерьёз обсуждали, «под какой народ» будем маскироваться: под белорусов или украинцев… В общем, мы были уверены в том, что в Варшаве нас никто не ждёт с распростёртыми объятиями. Разве что Куровский будет рад.
Время показало, что поляки и Польша — это совсем не то, что нам показывают по телевизору. В общей сложности я провёл там чуть больше месяца (четыре поездки), но ни разу не слышал в свой адрес ни одного дурного слова и не заметил ни одной кривой ухмылки или злобной мины, адресованной на мой счет. И, когда я рассказываю об этом — о том, что и в Польше, и в Египте, и в Испании, и во Франции я не заметил никакой враждебности к русским, — скептики отвечают мне так:
— Ты едешь туда как турист, и это им выгодно, а к тому же ни один народ не хочет выглядеть некрасиво в глазах другого народа.
Я возражаю им, доказываю десятками фактов то, что поляки, простые поляки — удивительно добросердечные люди и их меньше всего интересует то, что я турист и у меня в кармане лежат несколько сотен евро. (Думаю, что и у поляков их не меньше.) А. Буровский написал однажды о Польше так: «Первое, что бросится в глаза россиянина, будет вежливость. Такое ощущение, что многие окружающие расположены к вам и готовы отвлечься от своих дел, лишь бы оказать вам какую–то мелкую услугу. Ощущение, кстати, не такое уж глупое: поляки и впрямь легко оказывают любые услуги, с удовольствием помогают незнакомым людям — в том числе иностранцам. […] Оказывается, русский человек просто мгновенно привыкает к тому, что он не «мужик», не «чувак», и не «эй, ты!» — а некоторым образом пан. […] Полякам нравится нравиться. Им приятно быть приятными, и они любят быть любимыми». Русский человек, когда попадает в Польшу, убеждается в правоте этих слов очень скоро.
В Варшаве я нашёл ответ на вопрос «зачем?». Мои долгие часы работы над польскими текстами, штудирование польского самоучителя и интерес к Польше сослужили мне добрую службу. Через два дня стало ясно, что я понимаю речь поляков и, более того, могу обращаться к ним с вопросами и поддерживать беседу (хотя до сих пор не считаю себя, конечно, специалистом в польском языке, потому что не изучал этот язык систематически). «Я словно польский пёс: понимаю, о чём мне говорят поляки, но в ответ едва ли могу связать хоть пару польских фраз», — шутил я, когда мы гуляли с женой по улицам Варшавы. В этих моих словах была определённая доля лукавства: в беседе с поляками мне уже удавалось отвечать им, хотя это получалось у меня односложно и примитивно.
2
Когда преодолён языковый барьер, турист получает самое главное: возможность путешествовать самостоятельно. Мне уже не нужны были гиды и переводчики, и я не поглядывал нервно на часы, боясь опоздать к автобусу и отстать от группы. Я мог сколько угодно долго оставаться, скажем, в понравившемся мне костёле или до самого закрытия бродить по полюбившемуся музею. Если мне не попадались на глаза путеводители на русском языке, я покупал их на польском, а вывески на магазинах, карты и таблички–указатели не вводили меня в состояние растерянности. Я бродил по Варшаве и переполнялся гордостью от того, что когда–то, в подростковом возрасте, не поленился взяться за изучение этого языка. Уже ради одного этого стоило поехать в Польшу.
Мои самостоятельные прогулки по Варшаве, а позже по Кракову, Гданьску, Сопоту и Мальборку дали мне то, что я вряд ли бы получил, если бы поехал в Польшу с туристической группой: я ходил туда, куда хотел, и видел то, что мне нужно было увидеть. В итоге мне открылась совершенно, как оказалось, неизвестная страна с её уникальной культурой и историей и с её удивительным народом. И самое главное: я открыл для себя… историю российскую! Подумать только: я совершенно ничего не знал о таких людях, как, например, Ян III Собеский, Владислав Реймонт, Юлиуш Словацкий, Иван Шуйский, Каролина Яниш — Павлова, Николай Голицын или Мешко Старый! Такие имена, как Стефан Баторий, Тадеуш Костюшко и даже Юзеф Пилсудский, звучали для меня лишь далёкими отголосками школьных уроков истории тридцатилетней давности, и я, конечно, совершенно не помнил, как эти исторические фигуры были связаны с Россией! После своих поездок я с жадностью обращался к учебникам, справочникам и энциклопедиям и с удивлением узнавал неизвестные мне прежде подробности: о том, например, как псковитяне не пустили в свой город войско Батория (художник Ян Матейко сильно покривил душой, когда создал полотно, на котором изобразил, как жители Пскова униженно кланяются перед этим королём); о том, как израненный и избитый Костюшко томился в Петропавловской крепости или, например, как большевики гнали армию Пилсудского до самой Варшавы, а потом, наделав много ошибок, вынуждены были уступить, сдать Киев, а вместе с ним и всю Западную Белоруссию и Западную Украину… Я прикасался к гробницам с прахом Сенкевича, Костюшки, Словацкого и Мицкевича, я стоял у плиты, за которой покоится сердце великого Шопена… Я вернулся домой практически с пустыми руками (в моём чемодане были только книги, путеводители и карты), но я чувствовал себя необычайно обогащённым новыми знаниями и новыми впечатлениями. Повторяю ещё раз: уже ради одного этого стоило съездить в Польшу.