Себастьяну пришлось остановить съемку. Ко мне подошла ассистент режиссера Людмила и тихо, чтобы не слышал Григориу, прошептала:
— Они говорят, что так могла бы лежать невольница с убийцей своего мужа. Давай соберись.
— Не забывайте, вы — влюбленные. Еще раз, мотор, — скомандовал Себастьян.
От его слов у меня заледенели конечности. Повернувшись к Григориу, я дотронулась до его щеки мертвецки холодной ладонью и слегка тряхнула головой, чтобы волосы хотя бы немного спрятали мое лицо, но они, сорвавшись с заколки, густой кулисой отделили нас обоих от камеры.
На долю секунды возникла обособленность от остального мира, от сидящей на корточках у кровати «девушки-хлопушки», жестов, которыми обменивались осветители, легкого, едва различимого шума работающей камеры.
Глядя в темные глаза Григориу, я почему-то вновь вспомнила сцену у костра, которую так блистательно он сыграл со Светланой Тома. Я вспомнила ее полуобнаженную фигуру в этой сцене, из-за которой зрители по многу раз ходили на просмотры, и тихо спросила у Григориу:
— А вы были влюблены друг в друга?
Он мгновенно понял мой вопрос и так же тихо, в тон мне, ответил:
— Она тогда любила другого… Но ради великой минуты могла так посмотреть на тебя, что казалось, что любит до смерти и сам умираешь от любви…
В это мгновение у меня внутри возникло ощущение, будто сердце мое кто-то голыми руками подергал. Я продолжала на него смотреть, и буря реальных чувств проходила через мое естество: и ревность к чужому дару, и любовь к любви, и живое, волнующее присутствие и близость чужой жизни и судьбы.
Я откинула волосы с лица, протащив их по плечам Григориу, и близко увидела крупные мурашки, как детские цыпки, внезапно выступившие на его коже. Он конвульсивно подался вслед за моими волосами, захватив их жгутом, и тихо зацокал, как цокают на лошадь.
Не знаю, была ли это «великая минута», но мы смотрели в этот момент друг на друга расширившимися глазами, а руки ерошили волосы, лица то приближались одно к другому, то отдалялись, и душу охватывала необъяснимая радость, что получилось, что живая, что найдено искреннее состояние.
После этой откровенной сцены мне казалось, поменялась ситуация и отношение ко мне в группе. На меня смотрели как на молодую, подающую большие надежды актрису. И когда спустя несколько дней появился Кармен, ситуация на площадке была очень непринужденной. Участники съемочной группы, постепенно «принюхиваясь» друг к другу, становились коллективом.
И вот на съемку пришел глава этого самого коллектива. Это было событием. Он отечески обнимал своих учеников: и Себастьян, и Кристиан учились на его курсе. Поздоровался с группой фактурных молдавских актеров, которые лихо косили под чилийцев. Поздоровался со всеми, потом спросил: «А где же наша Памела?»
В этот момент меня подпудривали и подкрашивали гримеры. Я от неожиданности и от того, что он вообще знает обо мне, страшно разволновалась, повернулась на его голос и радостно прокричала: «Здравствуйте, Роман Карменович!» Все расхохотались.
Надо сказать, что Роман Лазаревич был человеком с юмором. Он легко пошутил:
— Ну раз ты меня перекрестила, то и подарок готовь. Думаю, кастаньеты подойдут.
Все опять весело рассмеялись, и вечером съемочная группа была приглашена в ресторан.
«Караван-сарай, караван-сарай», — вертелась в моей голове популярная в те времена песенка.
Ужин прошел замечательно. Да и вся обстановка к этому располагала. Экзотически убранный на национальный манер ресторан, почет и внимание, которые оказывались со всех сторон — начиная от официантов и кончая местными уважаемыми людьми, подходившими поприветствовать Кармена и выказать ему свое почтение.
Короче, я, веселая, с цветами и большой корзиной фруктов, которую мечтала увезти в Москву, возвращалась в гостиницу.
Войдя в номер, я перебрала фрукты, чтобы они получше сохранились. Мне нравилось, что вся комната сразу же наполнилась благоуханными ароматами.
В этот момент раздался телефонный звонок, и я услышала голос Романа Лазаревича.
Чилийский режиссер решил, что Баку более всего напоминает Сантьяго-де-Чили
— Памела, не спишь еще? Заходи ко мне порепетировать. У тебя же завтра сложная сцена.
«Вот это везение!» — подумала я и чуть не выговорила это вслух.