— Кто-то сообщил моему отцу о тебе. Теперь каждый сотрудник министерства, каждый служащий в Азкабане знает, что я… встречаюсь с маглорождённой волшебницей. Но никто не знает, что это ты. Они не осмелились спросить. Но если до этого дойдёт, я не смогу солгать. Я должен уйти. Не хочу впутывать тебя в этот скандал. Это может отразиться на твоей карьере, на репутации…
— Что ты такое говоришь? — возмущённо воскликнула она. — Ты что хочешь сказать? Что… наша жизнь только-только началась и ты, вот так просто…
— Это непросто, Гермиона, — с неожиданной дрожью в голосе произнёс он. — Это. Не. Просто. Я не хочу этого больше всего на свете. Но навредить тебе, всё равно что…
— Считай, что я этого не слышала, — резко заявила она. — Отец требовал, чтобы ты со мной порвал?
— Да.
— И ты ему пообещал? — с трепетом спросила Гермиона.
— Нет.
— Нет? — удивилась она.
— Я прямо сказал, что это невозможно. Его протесты ничего не значат. Но общество… оно жестоко. Тебя могут осудить за связь со мной, бывшим Пожирателем, сыном убийцы…
— Майлз… — вздохнула она, садясь напротив. — Что за домерлиновы рассуждения?
— Гермиона, это не шутки. Если Скитер в тебя вцепится, может погубить все твои начинания. Я не хочу быть причиной…
— А я не боюсь! — горячо заговорила она. — Я пойду против стереотипов. Защищая маглорождённых, я вовсе не стремлюсь унизить чистокровных. Меня не может опорочить общение с тобой. Тебя оправдали! Ты — не убийца, не палач…
— Но мой отец…
— Ты не в ответе за отца! Люди должны научиться это понимать! Неужели, всё, что ты говорил… ничего не значит? Ты обещал…
— Я помню. Помню, что я обещал.
Майлз облокотился на колени, закрыл лицо руками.
— Я больше всего в этой жизни хочу быть с тобой, но не такой ценой. Я не готов создавать тебе трудности.
— А я готова! — Гермиона вскочила на ноги. Майлз устремил на неё поражённый взгляд. — Вот так просто отказываешься? Ты… так просто…
Она с вызовом смотрела ему в глаза. Прямо, несгибаемо. Ему стало так совестно, за каждое слово, за каждый шаг. Он был готов на что угодно, чтобы быть с ней.
— Ты должна подумать…
— Я подумала, когда приняла твоё приглашение на обед. Тогда, когда ты встретил меня у кабинета. Всё было решено в ту же минуту! Мы встречались в холле министерства, в «Серебряной маске» у всех на виду! Если… дело только во мне… Если ты не боишься этих трудностей…
— Пойми, за себя мне нечего бояться. Я уже отбоялся. Давно.
— Я смогу за себя постоять, поверь. Ты… важен для меня. Может даже важнее, чем…
Она отвернулась к окну. Гермиону била мелкая дрожь. Неужели только что она призналась Майлзу в своих чувствах? Она почувствовала себя слабой, уязвимой и ненавидела себя за это. В оконном отражении видела, как он поднялся подошёл и робко положил ладони на её плечи, сжал осторожно, трепетно, словно боялся повредить тонкую фарфоровую статуэтку.
Гермиона ощутила его дыхание на своей макушке. Это было так приятно, что-то родное и близкое.
— Ты — самое дорогое, что есть в моей жизни, — прошептал он. — И я… никогда не потерял бы тебя из вида. Оберегал бы на расстоянии, чтобы ты была счастлива. Но если ты готова жить с Пожирателем смерти, нести на себе это клеймо…
Гермиона медленно повернулась, запрокинув голову смотрела в его волшебные искренние глаза, а Майлз нежно перебирал её кудри, лежащие на плечах.
— Ты смелая гриффиндорка, — улыбнулся он. — Очень смелая. Я… должен сказать тебе ещё кое-что очень важное. Может быть, это даже важнее, чем клеймо Пожирателя.
Майлз бережно обнял её плечи, прижимая девушку к своей груди, как будто в последний раз. Как она это выдержит? Жизнь с легилиментом — это совершенно другая жизнь. Гермиона вдруг порывисто обняла его в ответ, и Майлз вздрогнул от боли, издав глубокий тяжёлый стон.
Она отскочила, врезаясь спиной в подоконник.
— Что с тобой? — воскликнула она. — Тебе больно? Повернись!
Майлз послушно повернулся, и Гермиона осторожно приподняла его футболку. Жуткий, чёрный кровоподтёк оставленный цепью, заставил её тихо заскулить.
— Как же… Как… он мог? Ты же… его сын, — простонала она. — Что же ты молчал?
— Всё не так плохо, — прошептал он. — Я его почти не чувствую, только когда ты дотронулась.
— Снимай немедленно! — потребовала она. — Садись. Я буду очень осторожна, но если будет больно говори сразу же, хорошо? Ох, какой ужас. За что он так с тобой? Ты хоть защищался? Дурацкий вопрос, видно же, что нет. За что можно так бить своего собственного сына?
— За то, что не отказался от тебя, — тихо ответил Майлз и ощутил мягкое прикосновение к спине. Её липкая скользкая рука бережно погладила кровоподтёк от плеча до самой поясницы. Он почувствовал, как на него наваливается потрясающая, умиротворяющая слабость. Каждое движение, как ласковые волны, омывающие пустынный каменистый берег. Тепло разливается внутри, заставляя веки устало сомкнуться. Ничего прекраснее он не испытывал в своей жизни.
Она видела, как расслабились его широкие плечи, как он ссутулился, дыхание стало тихим, размеренным. Ей казалось, что это какой-то несбыточный сон. Мужчина, которого она так ждала — здесь, в её доме, и она лёгкими, нежными движениями словно привязывает его к своему сердцу, пропитывается им.
Майлз внезапно чувствует, как её движения становятся всё невесомей, снадобье впиталось полностью, он это знает, но она нежно ласкает его рану легко, как будто эти движения сами по себе целебное зелье. Он расправил плечи, поднял голову, боль, как тяжесть проскользнула между лопатками и тут же утихла. Но она это заметила, осторожно положила ладонь именно туда, откуда был выстрел. Майлз блаженно выдохнул.
Ей так хотелось, пройтись ладонями по его плечам, обвить шею, окунуться носом в тёмные растрёпанные пряди. Нет. Так нельзя. Она и так позволила себе быть слишком смелой. Сердце бешено забилось, когда он медленно, осторожно повернулся к ней. Майлз обвил мускулистыми жилистыми руками её тоненькую талию. Мурашки прошли по рукам девушки, и она невольно приблизилась, нежно проскальзывая пальцами по его плечам.
— Ты позволишь мне остаться с тобой? — прошептал он, с нежностью глядя ей в глаза. — Мне больше некуда идти.
Гермиона ласково улыбнулась, с наслаждением погружая пальцы в его чёлку.
— Оставайся, — шепнула она. — Тебе не нужно никуда идти.
— Я должен сказать тебе что-то очень важное, Гермиона, — выдохнул он. — Я давно хочу признаться.
Она вдруг яростно замотала головой.
— Это важно! — шепнул он и медленно поднялся.
Её почти испуганные глаза, как будто кричали: «Не надо!» Это было хуже, чем «Обезъяз». Эти нежные приоткрытые губы горели алым пламенем, щёки зарумянились, она ждала чего-то, ей было страшно. И Майлз не решался всё испортить, только не сейчас. Он почти уверен, Гермиона всё поймёт однажды. Но ему так важно сейчас знать, о чём она думает. Шум прибоя исчез, уступая место её тихому дыханию. «…как мне сказать то, что я знаю? Ты думаешь, я не поняла? Ты ведь слышишь меня? Скажи, ты меня слышишь?»
Его глаза расширились, ресницы дрогнули.
«Что же ты молчишь? Ответь, ты меня слышишь?» Он не верил тому что происходит. Неужели? «Майлз, просто сделай шаг. Ответь мне?» — это был стон. Стон её души. Мольба в глазах.
— Я… слышу тебя… — почти беззвучно прошептал он. — Я слышу.
Восторженная улыбка озарила её лицо. Гермиона всё поняла. Это было ни с чем не сравнимое счастье. «Тогда почему ты… так далеко?»
Мороз прошёл по его спине. «Я хочу быть твоей… только твоей!» Он страстно припал к её губам, и восторженный стон вырвался из её груди. Умопомрачительный, уничтожающий все преграды. Майлз прижал её к себе нежно, безудержно. Её объятия пьянили, движения губ, её хрупкое, дрожащее в нетерпении тело, вздохи дурманили. Он подхватил её за бёдра инстинктивно, словно уже делал это когда-то, и она осторожно обвила его бёдра ногами, крепко обнимая за шею.