Дежурные предупредили - сейчас лучше не ходить - в плохом настроении. Но после обеда Борис Николаевич позвонил сам и предложил зайти. Мы говорили минут сорок. Я откровенно сказал, что меня тревожит сокращение потока политической информации от президента. На фоне информационного взрыва со стороны правительства это производит плохое впечатление. Осторожно, стараясь не обидеть президента, сказал, что помощников беспокоит "сокращение фронта работ". Борис Николаевич слушал молча, ни словом, ни жестом не показывая, как он принимает достаточно жесткие констатации. Но в целом результат был позитивным, хотя и недолговременным. Договорились, что я буду регулярно устраивать брифинги и что перед каждым брифингом мы будем обговаривать наиболее существенные моменты.
Во время этого разговора Борис Николаевич поднял вопрос о моей недавней публикации в газете "Московский комсомолец" по поводу нового кабинета министров. Статья называлась "Черномырдин: шок победы". Она была отражением тех настроений, которые царили в эти дни в среде московских демократов. Публикация была подписана псевдонимом "Фердинанд Сирин", но премьеру, естественно, доложили, кто автор. Статья ему резко не понравилась и при встрече с президентом он жаловался на меня. Думаю, что Виктора Степановича более всего обидело то, что я назвал его окружение "коллективным Аракчеевым" по аналогии с тем, что окружение президента в кругах оппозиции называли "коллективным Распутиным".
Когда разговор по существу был закончен, президент вдруг спросил:
- Говорят, в Москве появился новый журналист. Фердинанд Сирин...
Мне ничего не оставалось, как признаться, что это мой иронический псевдоним.
- А почему именно Сирин?
- Борис Николаевич, если бы вы читали мой роман "Диссонанс Сирина", который я подарил вам, вы бы и сами догадались.
- Черномырдин очень обижен, - серьезно заметил президент. - Вам бы не следовало так резко.
-А вы сами статью читали?
- Читал...
- Ну и как?
- Что сказать... Анализ безжалостный, но очень четкий. Наверное, это Виктора Степановича и задело. Все-таки будьте поосторожней. Не нужно ссориться с Черномырдиным...
Глаза у Бориса Николаевича при этом были хитрые-прехитрые...
24 февраля 1994 года президент выступал со своим первым ежегодным Посланием Федеральному собранию. Выступление задавало тон его отношениям с новым парламентом. Ельцин хотел политического мира и в этом направлении ориентировал разработчиков концепции текста. Над посланием работала большая группа помощников и приглашенные эксперты. Работа велась в одном из особняков на улице Косыгина. Работали с утра и до вечера в условиях резкого цейтнота. Обусловлено это было тем, что президент ограничился самыми общими замечаниями по стратегии послания. Были опасения, что Ельцин в последний момент может забраковать весь текст. Но никаких поправок в текст послания Борис Николаевич не внес.
Всю неделю перед выступлением он чувствовал недомогание и, видимо, из-за этого очень нервничал. Были опасения, что в ходе выступления из зала могут быть недружественные выкрики со стороны депутатов оппозиции. К счастью, все обошлось. Сразу после выступления президент уехал на дачу в Барвиху. Ему явно хотелось отдохнуть, остаться наедине с самим собой. У президента был очередной спад сил. И дело было не только в том, что перед этим он перенес грипп. Казалось, что неприятности подстерегают его со всех сторон.
Настоящим шоком для президента стало освобождение из тюрьмы участников заговора 1991 года и неудавшегося переворота октября 1993 года. Это была четко рассчитанная и мгновенно реализованная интрига за спиной президента. Не обошлось и без предательства. Из тюрьмы выпустили яростных противников президента Р. Хасбулатова, А. Руцкого, генерала А. Макашова, бывшего заместителя министра внутренних дел А. Дунаева, лидера Фронта национального спасения И. Константинова, лидера "Трудовой России" коммуниста экстремистского толка В. Анпилова, руководителя боевиков оппозиции А. Баркашова, председателя Союза офицеров С. Терехова и других (всего 74 человека). Это было прямым вызовом Ельцину.
Выйдя на костылях из тюрьмы (после ранения), организатор штурма здания государственного телевидения А. Баркашов на вопрос журналиста, что он намерен делать, ответил: "То же, что и делал раньше".
Было полное ощущение заговора. Правительство молчало и заняло по вопросу об амнистии странно отстраненную позицию, как будто это его не касалось.
Мировая пресса однозначно расценила выход на свободу противников Ельцина как свидетельство его слабости. Оппозиция продемонстрировала своим сторонникам, что несмотря на новую президентскую Конституцию, она может делать в стране все, что хочет.
"Так быстро и легко, как были выпущены на свободу противники президента Ельцина, в России не освобождали даже карманных воров. Российский президент оказался сейчас в сложном положении, несмотря на то, что принятая в декабре Конституция предоставляет ему значительные полномочия", - сообщало из Москвы немецкое агентство ДПА.
В то время как демократы вели дискуссию о причинах провала на парламентских выборах, оппозиция показала, что она способна на реальное действие.
Эта амнистия высветила и недостатки обновленной президентской команды. Она не смогла сработать на опережение, предвидеть ход событий. Последнюю отчаянную попытку предотвратить выход арестованных на свободу предпринял вечером 25 февраля руководитель личной охраны президента Александр Коржаков. Он созвал совещание, на которое пригласил Генерального прокурора А. Казанника, министра внутренних дел В. Ф. Ерина и тогда еще начальника Контрольного управления при президенте А. Ильюшенко. На совещании присутствовали помощники президента Г. Сатаров и Ю. Батурин. Через несколько дней, раскрывая некоторые детали этого закрытого совещания, А. Казанник обвинил команду президента в том, что она не приняла превентивных мер на стадии разработки проекта акта амнистии в Государственной Думе, а спохватилась, когда было уже поздно.
Видимо, у президента и его команды после принятия новой Конституции возникло ошибочное представление, что Конституция, давшая президенту огромные полномочия, сама по себе будет решать все проблемы. Первое ежегодное послание президента Федеральному собранию было ориентировано на поиск компромиссов. Казалось, все устали от конфронтации. Отчасти поэтому недооценили агрессивность нового депутатского корпуса. Были противоречия и в действиях самого Бориса Николаевича.
Он, разумеется, не мог не знать о том, что в Государственной Думе поднят вопрос об амнистии. Однако у него (трудно сказать под влиянием какой информации) сложилось впечатление, что это вопрос затяжного свойства и что решение может быть принято где-то ближе к весне. Председатель Госдумы И. П. Рыбкин тоже считал, что для решения вопроса об амнистии потребуется время и согласование с президентом. Еще 26 февраля в интервью агентству ИТАР-ТАСС И. П. Рыбкин говорил, что "возвращаться к вопросу об амнистии нам придется еще не раз. Ведь этот процесс будет идти в течение полугода...".
Похоже, председатель Госдумы и сам не ожидал, что подписанное им 23 февраля Постановление "Об объявлении политической и экономической амнистии" будет реализовано с необыкновенной быстротой.
Не буду вторгаться в сферу догадок и предположений. Приведу лишь несколько известных мне фактов. Во-первых, напомню, что в подписанном И. П. Рыбкиным Постановлении Государственной Думы об амнистии был пункт 9, о существовании которого он, конечно же, не мог забыть. "Данное Постановление вступает в силу с момента опубликования. Пункты 1 и 2 Постановления подлежат исполнению немедленно". Именно эти пункты предусматривали прекращение уголовных дел и освобождение лиц, ответственных за путч августа 1991 и октября 1993 годов. И второе - свидетельство главного редактора "Российской газеты" Натальи Ивановны Полежаевой о том, что Рыбкин лично звонил ей и торопил опубликовать Постановление Госдумы об амнистии (то самое, которое "вступает в силу с момента опубликования").