Может быть, между Рыбкиным и президентом была какая-то договоренность о сроках реализации Постановления и президент полагал, что у него есть время для маневра?
В субботу, 26 февраля, в первой половине дня помощники президента Батурин и Сатаров работают над письмом президента в Государственную Думу, предлагая Госдуме еще раз вернуться к рассмотрению вопроса об амнистии. В проекте письма президента речь шла о "доработке Постановления".
Предполагалось, что Сатаров, ответственный за взаимодействие с Государственной Думой, повезет письмо Рыбкину к 15.00. Однако выезд задержался на целый час из-за того, что текст письма невозможно было согласовать с президентом, который в это время был в покоях Патриарха, поздравляя его с 65-летием. Сатаров выехал в парламент лишь в 16.00.
Но было уже поздно.
Пока Сатаров и председатель Государственной Думы Рыбкин обсуждали "пути практического осуществления мер, предложенных президентом", из следственного изолятора тюрьмы "Лефортово" начали выходить те, которые всего 4 месяца назад требовали головы президента Ельцина.
В этот день, в субботу, 26 февраля, в 16.05 на свободу вышел Р. Хасбулатов. Через пять минут - генерал А. Макашов. В 16.55 почему-то из служебного выхода тюрьмы появился одетый в генеральскую форму А. Руцкой. В течение последующих двух часов были освобождены все основные участники мятежа октября 1993 года.
Президент, находившийся в Барвихе на даче, по телефону пытался остановить реализацию Постановления парламента. Но тщетно. Генеральный прокурор России Алексей Казанник, публично заявивший о своем несогласии с решением Государственной Думы ("Акт политической амнистии навсегда останется одной из позорных страниц в истории отечественного парламентаризма"...), тем не менее отказался выполнить требование Ельцина о приостановке амнистии. "Прокурор не наделен полномочиями по приостановлению акта амнистии", - отвечал он. Оказавшись зажатым между собственной гражданской позицией и буквой закона, он в этот же день заявил о своей отставке. "У меня нет выбора... Акт амнистии будет выполняться, но, разумеется, без моего участия". Как Понтий Пилат, А. Казанник "умывал руки".
Позднее президент расценит это как предательство.
Между тем Казанник, судя по всему, сам оказался жертвой сговора верхушки Генеральной прокуратуры. Она осталась практически неприкосновенной со времен СССР и была далеко не демократического настроя.
Очевидно, что между узниками "Лефортово" и руководством Генпрокуратуры все было расписано по минутам и все заранее обговорено. Генпрокуратура явно стремилась опередить действия президента и блистательно преуспела в этом. В 13.15 к тюрьме приехали родственники Хасбулатова. А через три минуты после них жена Руцкого с сыновьями и его брат. К моменту освобождения прибыл В. Жириновский. Видимо, в Государственной Думе были прекрасно осведомлены о неминуемом освобождении заключенных. "Раз мы появились здесь, это не случайно", - заявила журналистам жена Руцкого. Сторонники Руцкого, тоже заранее предупрежденные, приветствовали его криками "Руцкой - президент!"
Генеральная прокуратура проявила чудеса оперативности. Генеральный прокурор России А. Казанник еще пререкался по телефону с президентом, а начальник управления по надзору за законностью исполнения уголовных наказаний Генеральной прокуратуры Юрий Щербаненков уже примчался к тюрьме, чтобы без всяких проволочек реализовать решение Госдумы и на месте снять возможные юридические препятствия. Все положенные процедуры были проведены в считанные минуты. В отношении других лиц у Генеральной прокуратуры на это ушли бы дни, может быть, месяцы. Здесь же сработал механизм полной политической солидарности.
Ельцин, кстати, прекрасно знал о том, что Генеральная прокуратура является гнездом его врагов, но ничего не мог сделать с этим. Уверен, что если бы в октябре 1993 года верх одержали бы Руцкой и Хасбулатов, то Генеральная прокуратура мгновенно устроила бы настоящий погром демократов и ни о какой амнистии речи бы просто не было.
Уже 26 февраля президент подписывает Указ No391 "О Генеральном прокуроре Российской Федерации". Исполняющим обязанности Генерального прокурора вместо Казанника срочно назначается А. Н. Ильюшенко. В Кремле все знали, что это "человек А. Коржакова". В тот же день Председатель Совета Федерации В. Ф. Шумейко дает согласие на назначение Ильюшенко исполняющим обязанности Генерального прокурора. Очевидно, что и Ельцин и Коржаков рассчитывали на его немедленное вмешательство в ситуацию. Этого, в сущности, не скрывали и в службе помощников. "Теперь многое зависит от нового руководства Генеральной прокуратуры", - сказал Ю. Батурин агентству "Интерфакс".
Позднее мне стало известно, что Борис Николаевич и А. Коржаков встречались с Ильюшенко перед подписанием Указа о его назначении и тот заверил их, что выполнит волю президента.
В понедельник 28 февраля спичрайтер президента Пихоя и я зашли к Борису Николаевичу. Он только что говорил по телефону со Свердловском, где находилась его супруга, Наина Иосифовна. Президент был очень расстроен. С его слов мы поняли, что теща, которую он очень любил, была при смерти. Мы хотели уйти, полагая, что в такую минуту не совсем уместно говорить о политике. Но президент остановил нас.
В его лице, только что по-семейному мягком, появились черты жесткости.
- Голушко (в то время директор Федеральной службы контрразведки) предал меня, - угрюмо проговорил он. - Я отдал ему прямое указание никого из "Лефортово" не выпускать до выяснения обстоятельств. Он приказа не выполнил. Вот Указ о его увольнении.
Президент взял со стола листок с заготовленным Указом и на наших глазах вычеркнул слова "по личной просьбе". Тут же подписал. Я подумал: не слишком ли часто силовые министры подводят своего президента. В чем тут дело? Постоянные ошибки в людях или... может быть, президент, слишком многого требует от них? А они не хотят рисковать своим будущим, исправляя ошибки других?
Помощники предложили президенту срочно подготовить Указ с условным названием "О дополнительных мерах по поддержанию конституционного строя". Желательно было и личное выступление Бориса Николаевича по телевидению.
Получив принципиальное согласие на то и на другое, мы засели за работу и к 16 часам пошли к президенту. Нам долго пришлось ждать в приемной. Президент вел казавшиеся нам бесконечными разговоры по телефону. Главным образом, с министром внутренних дел В. Ф. Ериным. Мы понимали, что отсчет времени идет на часы, и, желая ускорить ход событий, передали проект Указа через А. Коржакова. В отличие от помощников, главный телохранитель имел право входить к президенту не через приемную, а через комнату отдыха.
В общей сложности мы прождали около часа, наблюдая за тем, как на пульте у дежурных то гаснет, то вновь зажигается огонек, свидетельствующий о том, что президент все время с кем-то выходит на связь. Мы уже собирались уходить, когда нас (Ю. Батурина, Л. Пихоя и меня) пригласили к президенту. Борис Николаевич сидел за столом с подготовленным проектом.
- Слабо... Слишком вяло, - сказал он. Признаться, мы были удивлены, поскольку проект Указа был составлен в достаточно жестких тонах. Мы сказали ему об этом.
- Надо еще жестче, - отозвался президент. Смысл его высказываний состоял в том, чтобы "не размазывать ситуацию", а "немедленно арестовать выпущенных по амнистии". Президент был настроен очень решительно. Он нажал на кнопку пульта и тут же при нас стал говорить с В. Ф. Ериным: "Нужно немедленно провести аресты. Вы знаете кого", - сказал он, не называя фамилий.
Мы слышали все ответы Виктора Федоровича, поскольку президент не считал нужным скрывать от нас разговор и у него было включено звуковое переговорное устройство. Ерин отвечал, что приказ готов выполнить, но что ему нужно официальное согласие нового Генерального прокурора Ильюшенко.
- Согласие будет, - коротко сказал президент и отключил связь.
Президент велел срочно вызвать Г. Сатарова, который находился в Государственной думе у И. П. Рыбкина, и и. о. Генерального прокурора А. Ильюшенко.
К самому концу нашего разговора в кабинет вошел В. Илюшин, который был где-то на выезде. Он всегда крайне ревниво относился к тому, что кто-то приходит к президенту и говорит с ним без его ведома. Очевидно, его предупредил, позвонив в машину, что мы у Бориса Николаевича, и он срочно вернулся.