Затем, кое-как отполоскавшись в карликовом душе, я спустился вниз, откуда нас забрал сам Юра в своем огромадном джипе. Вообще в городе машин было кот наплакал. И это были либо суперджипы типа Юриного, либо архаичные «жигули» и иномарки, поправшие, казалось, их возрастами саму смерть — в отличие от попранных ей человеков. И когда я как-то опоздал куда-то и сказал, что застрял в пробке, вызвал этим большой хохот местных — ибо этот бич большого города был им неведом вовсе.
35-летний бугай Юра, по местным меркам олигарх и чуть не бог, был матершинник страшный. Как раз тот случай, когда «мы им не ругаемся, мы им разговариваем». Так разговаривал он и с главой, и с очаровательной буфетчицей Мариной, и с чиновниками и чиновницами администрации. И это не была какая-то блат-поза — а именно из самых недр народных всосанная речь: при своей десятилетней дочери он выражался точно так же. А та и глазом не вела — видно, с рождения впитав любимый папин облик именно в таком душевном роде.
В его простецкой роже, из-за которой сперва я принял его за шофера, во всем медвежьем складе с обгоняющей родную речь жестикуляцией сразу подкупала эта первородная, без каких-либо прикрас натура. Он тоже шел на параллельные мэрским выборы в горсобрание — и с легкостью прошел, хотя в силу дальнейших контр я не отдал ему уже заделанную под него газету, о чем жалею, потому что получилась хороша. Но за него сыграл этот его имидж: «парень с нашего двора», кем он и был — в отличие от дельцов враждебного нам стана. И его биография чуть не точь-в-точь совпадала с биографиями почти всех малых из его бригады.
В юности он, как и все они, больше всего увлекался спортом, дошел до чуть не мастера спорта по баскетболу — потом я даже собственными ребрами смог убедиться в его мастерстве. Сходил в охотку в армию, где никакой, конечно, дедовщины в отношении себя и близко не видал — зато увидел большой мир и понял, как в нем жить.
Сразу после дембеля поехал в Коми-край на нефтегазопромысел. Навкалывался там, назарабатывался, нагулялся, научился отбиваться от ножа и кулака, надружился с такими ж сорви-головами — после чего вернулся в родной город. Уже не просто крепким мальчишом, но прошедшим жизненную ковку мужем; сейчас же на красивейшей из вообще очень красивых славгородских девок и женился.
Но пока он прямым трудом на северах ковал свою судьбу, в стране как раз случилась рыночная революция и в родном городе все хлебные места забрали эти комсомольцы. Наш конкурент создал свою коммерческую фирму на базе бывшего комсомольского центра и скупил почти все городские магазины. Тогда Юра, если перевести его матершину, которой он мне это излагал, на общепринятую речь, решил пойти своим путем. А именно: вместе со своими корешами вложил все заработанные деньги в производство муки. Проще сказать, купили несколько мельниц, на чем сразу поднялись в оставшемся без хлеба хлебородном крае. Особенно смачной для него осталась память о победах в криминальных войнах той поры, прилипших сразу ко всем нашим бизнесам:
«Мент тормозит, а у меня макаров на кармане, я его переклал за спину, а навстречу едет Костик, я выхожу, на него прыгнул, скинул ему, мент в непонятке, стал шмонать, а Костик коздыляет» — и так далее…
Кто-то из его дружков, переувлекшись этой паразитской бизнес-составляющей, дальше ушел на зоны навсегда. Но Юра, почитавший больше всей этой сопутной мути, как и надлежит, отца и мать, своим внутренним магнитом перетянулся к заложенной в него отцом основе: «Отец был шофером на грузовике, брал с собой в рейс, сначала просто нравилось кататься с ним, потом стал помогать ему…» Эта наследственность и привела его, через болото криминала, к созданию самого большого в городе транспортного предприятия, где и сидел сперва наш штаб. А затем — к покупке земель загнувшихся окрест колхозов и совхозов и основанию дочерней фирмы по производству зерна и картофеля.
Еще такой фортель природы: Юра был сам непьющий и не дающий пить на своих фирмах никому, за что жены его трудяг готовы были на него молиться.
Только одна загвоздка — и как раз в связи с этой мольбой — смущала мою стихийную симпатию к нему. Как наш народ еще с советских пор, и даже с давних досоветских научился кланяться всяким идолам — так и при нашей демократии не только что не разогнулся, а согнулся в еще большую погибель. С чего и главная его погибель — и все реформы и подачки Путина, и даже национализация нефтедоходов не изменят его гиблой участи, пока из той погибели не разогнется. Но и весь Юрин бизнес не сокращал этой погибели и подоходного разрыва. Он и его партнеры цвели мощно, ездили на джипах — а их работники, в сути рабы, тряслись, чтоб только не потерять свой рабский хлеб, поскольку без него смерть вовсе.