Вопрос: Как относились указанные лица к вашим контрреволюционным высказываниям?
Ответ: Из названных лиц Гальперин полностью разделял мои политические установки и отрицательно относился к мероприятиям партии. Стерлигов тоже придерживался более правых политических взглядов. Он националист и глубокий индивидуалист, считавший, что не в коллективе, а через развитие индивидуальной личности может происходить рост культуры. Остальные лица относились к моим высказываниям отрицательно, но в то же время не давали резкого мне отпора.
Зазвонил телефон. Тарновский из соседнего кабинета интересовался — скоро ли Федоров освободится.
— Кончаю, — сказал Федоров. — Сегодня можем пораньше.
Он повесил трубку. Перечитал страницы. Прекрасно! Задание выполнено на отлично. Положил протокол перед Ермолаевой, обмакнул перо в чернильницу, дал подписать.
— Биографию пусть напишет на отдельном листке, — приказал охраннику. — После можешь отвести ее в камеру. Двадцать пятое декабря — у них божий праздник. А наш с тобой праздник советский, он через неделю.
И, посмеявшись, вышел.
Вопрос: Расскажите вашу биографию.
Ответ: Я родилась в 1893 году в селе Ключи Петровского уезда Саратовской губернии. Отец Михаил Сергеевич Ермолаев, помещик, потомственный дворянин, был в течение двенадцати лет председателем земской уездной управы. В нашей семье существовали либеральные традиции восьмидесятых годов прошлого века, родители мои были друзьями Веры Фигнер.
В 1902 году мой отец Михаил Сергеевич Ермолаев, издававший журнал «Жизнь» в Санкт-Петербурге, был выслан за границу в связи с закрытием этого журнала. Вместе с отцом выехала и наша семья. Проживали в Париже, в Лондоне.
В Париже и в Лондоне я училась в народной светской школе и в Швейцарии, в лозанской гимназии.
В 1904 году отец вернулся в Россию. В 1905 году отец продал свое имение и переехал на постоянное место жительства в Петербург.
В 1906 году я поступила в гимназию Оболенской, которую окончила в 1910 году. После гимназии я поступила с целью изучить живопись в частную мастерскую Бернштейна.
В 1914 году я уехала в Париж продолжить занятие живописью, но в связи с объявлением войны мне пришлось уехать обратно в Россию и продолжить свое учение в Петрограде. Необходимо отметить, что начиная с 1912 года я, в связи с арестом и высылкой в Сибирь моего брата Константина Михайловича Ермолаева, большую часть года проводила в Сибири, куда он был выслан за участие в партии меньшевиков.
В Петрограде я училась до 1917 года (до революции) и существовала на средства, оставленные мне моим отцом. Отец умер в 1911 году.
В 1918 году я поступила на службу в Музей города по коллекционированию старых петербургских вывесок, где работала до апреля 1919 года, то есть до моего отъезда в Витебск.
В Витебске я провела период с 1919 года до 1922 года, работала там ректором Витебского художественного практического института, организованного художником Марком Шагалом в 1918 году.
В1922 году я вернулась в Петроград, где вместе с художником Малевичем К. С. и художниками Матюшиным, Филоновым, Мансуровым, Пуниным и другими участвовала в организации Института художественной культуры.
В 1926 году наш институт был слит с Институтом искусств, где я работала недолго в качестве научного сотрудника второго разряда.
С 1927 года я не имею определенного места работы и работаю как художник-разовик, состоящий на учете в горкоме ИЗО — в разных издательствах, главным образом в Детгизе. Этот период длился до 1934 года.
В 1934 году работу художника я стала совмещать с преподавательской работой среди детей. Работала в Доме художественного воспитания детей Октябрьского района.
Ермолаева
Следствие арестованных художников требовало завершения. Конечно, в НКВД существовали дела и^ поважнее, но раз уж дела заведены, то кто знает, что и когда может заинтересовать начальство.
После убийства Кирова Тарновскому, как и его напарнику Федорову, чаще приходилось ночевать в своих кабинетах. Допросы шли один за другим, случалось, что арестованный ставился лицом к стенке, чтобы подумать, а Тарновский складывал на столе руки, укладывал на них голову... и спал сколько возможно. Надзиратель уже знал эти штуки, следил за допрашиваемым, не давал обернуться. Следователь — человек, и ему отдых нужен. Но и арестованный пусть, гад, подумает, как отвечать на поставленные вопросы, увиливать в наши времена никому не удается.