Я не хотел уступать.
— Но ведь ты больше пятидесяти лет молчал об отце!
Явный упрек вспыхнул в его голосе.
— А душа? Разве ты можешь сказать, что душа у меня не стыла?
Я не возразил, кто знает, что творилось долгие и печальные десятилетия в его душе. Но и защитить Веру Михайловну я не мог. Я все же еще очень мало о ней знал.
...Многие годы по дороге в Дом писателя я проходил мимо известного здания на Литейном, видел входящих и выходящих, иногда, стоя на троллейбусной остановке напротив серой многоэтажной стены, я невольно рассматривал освещенные в позднее время окна и с тревожным недоумением думал о прошедших десятилетиях. Что-то сейчас творилось в тайном пространстве, за кем-то следили, кого-то допрашивали и проверяли, прослушивали телефонные разговоры, давали или не давали визы для загранпоездок — так ли менялась жизнь, как иногда стало казаться многим из нас?..
— Вокруг Ермолаевой группировались талантливые люди, Витя, — сказал я, стараясь хотя бы несколько смягчить разговор. В конце концов со мной говорил сын Гальперина, и я вряд ли имел право ждать от сына другой реакции.
Помню, тогда мы обсудили всех старых художников, к которым ему стоило бы обратиться. Впрочем, один адрес я продиктовал сразу, это были мои мурманские друзья Анкудиновы, хранители архива Калужнина. И уж коли Василий Павлович оказался тем человеком, который около тридцати лет назад передал тетке Кригера рисунки отца, то с Анкудиновых и следовало начинать.
Не прошло и недели, как я услыхал по телефону голос потрясенного Кригера. Как выяснилось, днем из Мурманска звонил Анкудинов — он искал меня, но так как никто не подходил, перезвонил Виктору, да, у него имелись холсты Гальперина. Анкудинов был очень взволнован, сказал, что будет рад показать эти работы, они странные, он сказал, возможно, они интересны, а тем, что объявился сын художника, они со Светланой Александровной просто поражены...
Вот тут-то я сразу и вспомнил, что еще в январе был телефонный звонок из Заполярья. Теперь и он мне показался мистикой.
— Какая удача, старик! — говорил я. — Тебе сказочно повезло, я уже давно приглашен в Мончегорск, а значит, и в Мурманск. Поеду, сфотографирую работы отца, представляешь, еще вчера я хотел отказаться, но теперь это кажется счастьем...
В тот же вечер Анкудинов перезвонил мне и повторил все, что уже рассказал Кригер. В архиве Калужнина сохранилось шесть холстов.
— Это произведения! — сказал Анкудинов. — Про-из-ве-де-ния! — повторил он.
В начале апреля мне снова позвонили из Мончегорска. И когда я сказал, что хотел бы лететь через Мурманск, с охотой согласились.
— Как вам угодно. Гостиницу бронируем, ждем в любое время...
В тот же день я снова отнес в пресс-центр КГБ на Литейный, 4 свое заявление. «В связи с работой над книгой» я просил разрешения еще раз посмотреть «дело» художника Ермолаевой. О Гальперине решил не писать, зачем осложнять задачу.
Если Виктор увидел «дело» отца, то мне захотелось поглядеть другие документы, главным из которых все же оставалось «дело» Ермолаевой.
Не прошло и недели, как мне позвонили из пресс-центра КГБ. Интеллигентный голос объяснил:
— Трудность в том, что «дело» не одно, это подшивка, конволют «дела» на всю группу, разъединить их нельзя — нет, вы не расстраивайтесь, все не так безнадежно, просто нам следует кое-что обсудить...
Я не мог понять, что еще нужно обсуждать. Договорились о встрече. Человек казался вполне доброжелательным, приглашение я расценил как удачу.
В приемной на Литейном ожидали еще люди. Кого-то выкрикивали из окошка, сидящие вскакивали, получали пропуска, расписывались и уходили. И вдруг женский голос назвал мою фамилию. В дверях стояла девушка, крепенькая, длинноногая, с матовым лицом и хорошо ухоженными волосами — если встретишь в санатории или на танцплощадке, и в голову не придет, что она работает в таком страшноватом месте. Я торопливо поднялся.
— Я за вами, — сказала она. — Давайте паспорт, пропуск выписан...
Пока переходили из одной парадной в другую, пока охранник сверял фотографию с моей физиономией, я успел задать девушке несколько, наверное, не шибко умных вопросов. Хотелось понять, что недоговаривал по телефону начальник. А главное, удастся ли мне получить «дело» Веры Михайловны?
— Устаканимся, Семен Борисович, — не совсем банально успокоила девушка. — Главное, не опережайте событий.
Начальник пресс-центра — красивый молодой мужчина — оказался очень любезным. Он поднялся, двинулся мне навстречу. Невысокий брюнет, в хорошем черном костюме, больше похожий на директора школы, чем на работника тайного ведомства. Да и разговаривал он со мной, как бы утешая и успокаивая, будто учитель. Толстая папка лежала на столе, и когда я сел в кресло, он быстро пролистнул какие-то бумаги и выписал фамилии.