– Думаете, мы не знаем, где родился Чайковский? – высокомерно осведомилась старуха. И, не дожидаясь ответа, поинтересовалась: – С какого произведения хотели бы начать?
– Марина Цветаева, «Мой милый, что тебе я сделала?»
Старуха кивнула, и девчонка начала.
надрывалась она.
И хотя исполнение было ужасным, Аля поневоле прониклась стихами – настолько созвучны они оказались ее собственному отношению к Антону.
– Достаточно, – проскрипела старуха. – Басню.
Девчонка похлопала мелкими глазками на густо накрашенном плоском лице, неуверенно проговорила:
– Сергей Михалков, «Колос и Василек», – и умолкла.
– Ну же, читайте, – поторопила ее старуха.
– Однажды Колос умирал от жажды… – начала она и опять беспомощно замолчала.
– Не помните? – зловеще протянула старуха. – Зачем тогда явились? Я понимаю, вы волнуетесь, но надо приходить подготовленными! Уж если идете поступать, все должны знать назубок!
Девчонка подавленно молчала и уже не делала попыток читать басню.
– Садитесь, – махнула рукой старуха. – Следующий.
Девчонка села, не зная, куда деваться от смущения – Аля ей даже посочувствовала. Не хотела бы она оказаться на ее месте! Но выучить стих наизусть – это же самое простое. Конечно, ходят всякие байки про актеров, которые вдруг забыли текст, но это явно не тот случай. На середину тем временем вышел следующий.
Слушая выступления, Аля успела заскучать: все читали примерно одинаково, никто не поразил ее воображения, и она поверила, что из десятки чаще всего не проходит никто.
Очередь наконец дошла до нее. Аля, почти не волнуясь, вышла на середину, дружелюбно уставилась на приемную комиссию и уверенно сказала:
– Голубева Александра Игоревна, шестнадцать лет, Москва. Анна Ахматова, «Сжала руки под темной вуалью…» – И без промедления начала:
– Подождите, – остановила ее старуха – лысый не успел записать. Когда он наконец оторвался от ведомости, Аля снова начала читать.
закончила она и поняла, что читала не плохо и не хорошо – так, как на уроке литературы. А этого явно недостаточно.
– Басню, пожалуйста, – попросила старушенция.
– «Лещи», – объявила Аля.
Басню про лещей она тоже прочитала до конца, благо та была недлинная.
– «С чего ты взял, что я охотник до лещей?» – закруглилась она, и ее, поблагодарив, попросили садиться.
Вернувшись на свое место, Аля вдруг поняла, что с ней все понятно и кончено – она не пройдет. На этом она успокоилась и стала смотреть выступление последнего из десятки.
– Калашников Андрей Сергеевич, семнадцать лет, коренной москвич, – объявил он.
Старухе его спич не понравился.
– Это еще что такое? – недовольно заметила она. – Надо же, коренной москвич! Вот я про себя могу сказать, что я коренная москвичка!
– Город Москва, – покорно исправился парень.
– Другое дело, – кивнула она. – Что будете читать?
– Заболоцкий, «Можжевеловый куст», – объявил парень.
Стихи Але запомнились – было в них что-то завораживающее – и она решила на досуге почитать Заболоцкого.
– Прозу, пожалуйста.
– Мне кое-какой реквизит потребуется, – сказал парень, метнулся к своему месту, вытащил из-под стула дипломат, поставил на середину и уселся на него боком.
– Михаил Зощенко, «Верная примета».
И начал, искоса хитро поглядывая на приемную комиссию:
– В приметы во всякие я, товарищи, не верю. Ерунда это…
– Что-то вы слишком разыгрались, – недовольно заметила старушенция, прослушав от силы абзац. – Всем спасибо, подождите снаружи.
Они выкатились в коридор и в изнеможении распластались по стенам. На лестнице тем временем слышался топот – приближалась следующая группа.
– Ну как? – спросил у Али незнакомый парень.
Она вяло отмахнулась:
– Не знаю.
– Ну хоть слушали?
– Да слушать-то слушали…
– Ну что? – доносилось со всех сторон. Это вновь прибывшие теребили уже прослушанных. – Как там вообще?
– Сейчас сами узнаете, – отзывались они.
Из двери высунулся лысый, и все мигом умолкли.