Это обстоятельство поначалу возбудило общее удивление, и в результате снова поползли различные слухи, но уже трудно было решить, каким из них следует верить. Так, например, рассказывали, что в аббатстве стали происходить странные вещи и слышались оттуда странные звуки; и хотя слухи эти высмеивались людьми здравомыслящими как глупые невежественные суеверия, они так сильно врезались в сознание простых людей, что за последние семнадцать лет ни один крестьянин не осмелился приблизиться к этому месту. Таким образом, аббатство ныне было покинуто и постепенно разрушалось.
Ла Мотт призадумался, услышав этот рассказ. Поначалу у него возникли неприятные мысли, но вскоре они уступили место соображениям, более для него существенным. Он поздравил себя с тем, что нашел убежище, где его навряд ли найдут либо потревожат; тем не менее от его внимания не могло ускользнуть странное соответствие между определенной частью рассказа Питера и состоянием комнат, в которые вела башенная лестница. Остатки меблировки, которой прочие помещения были лишены вовсе, одинокое ложе, число и вид комнат — все эти обстоятельства, взятые вкупе, подтверждали его догадку. Однако он скрыл ее в своей груди, ибо понял уже, что рассказ Питера отнюдь не помог ему примирить своих домочадцев с необходимостью остановиться в аббатстве.
Впрочем, им оставалось лишь молча подчиниться, и, какие бы неприятные опасения ни смущали их, они, по-видимому, решили теперь ни в коем случае их не выказывать. Питер, разумеется, был далек от каких-либо дурных мыслей на сей счет; он не ведал страха, и голова его была всецело занята предстоявшей работой. Мадам Ла Мотт с покорным отчаянием постаралась примириться с тем, чего избежать не помогли бы никакие усилия и доводы и что сделалось бы еще более невыносимым, предайся она слезам или жалобам. В самом деле, хотя мысль о повседневных неудобствах, какие предстояло выносить в аббатстве, заставляла ее противиться идее жить здесь, она, в сущности, не знала, каким образом можно было бы улучшить их положение, уехав отсюда. И все же в мыслях своих она часто возвращалась в Париж, к былым временам и к образам рыдающих друзей ее, покинутых, быть может, навеки. Нежная привязанность единственного ее сына, которого, ввиду опасности его положения и совершенной неясности ее собственных обстоятельств, она с полным основанием боялась никогда более не увидеть, то и дело приходила ей на память, лишая мужества. «Зачем, зачем довелось мне, — твердила она, — дожить до этого часа и какие годы ожидают меня в будущем?»
У Аделины не было воспоминаний о прежних удовольствиях, которые бы оттеняли нынешние невзгоды, — не было рыдавших друзей, не было дорогих сердцу оплакиваемых близких, чтобы подчеркнуть остроту горя и окрасить в самые безнадежные тона планы на будущее. Она еще не ведала терзаний из-за несбывшихся надежд или столь мучительного жала самообвинений; она не знала несчастий, какие не способно смягчить терпение и преодолеть — мужество.
На рассвете следующего дня Питер приступил к работе. Дело у него спорилось, и через несколько дней две комнаты внизу настолько изменились к лучшему, что Ла Мотт возликовал, а его спутницы уже подумывали о том, что их положение может оказаться не столь плачевным, как им представлялось. Мебель, привезенную Питером, разместили именно в этих помещениях, в том числе и в сводчатой зале. Мадам Ла Мотт обставила ее как гостиную, отдав ей предпочтение из-за огромного готического окна, доходившего почти до пола и открывавшего вид на поляну и живописный лесной пейзаж.
Питер опять съездил в Обуан за покупками, и через несколько недель нижние апартаменты стали не только жилыми, но даже вполне удобными. Однако на всех было их недостаточно, и потому для Аделины привели в порядок комнату наверху. Это была та самая комната, дверь в которую открывалась из башни, и Аделина предпочла ее другим, смежным, ибо эта была ближе к апартаментам Ла Моттов, а окна, выходившие на лесную дорогу, открывали широкую перспективу. Обветшалые и свободно свисавшие со стен гобелены были прибиты теперь гвоздиками и выглядели не так уныло; и хотя комната, слишком просторная и со слишком узкими окнами, оставалась мрачной, девушка могла устроиться в ней вполне сносно.