Ла Мотт миновал длинный ряд келий, и тут еще одна дверь преградила ему путь. Ла Мотт засомневался, идти ли ему дальше. Место, где он находился, по-видимому, сулило ему желанную безопасность. Здесь можно было провести ночь, не опасаясь быть обнаруженным, и к тому же вполне вероятно, что приставы, найдя аббатство пустым, покинут его еще до утра или, на худой конец, прежде, чем ему потребуется выйти из убежища. Эти соображения несколько вернули Ла Мотту присутствие духа. Единственной его неотложной заботой было как можно скорее укрыть здесь своих домочадцев, чтобы преследователи не застали их врасплох; однако он не двигался с места, хотя и корил себя за промедление.
Неудержимое любопытство не позволяло ему уйти, и он повернулся, чтобы отворить дверь. Дверь оказалась запертой, но только он нажал на нее посильнее, ему послышался сверху шум. Он сразу решил, что это явились его преследователи, и поспешил вернуться к люку, чтобы послушать, что происходит. «Там, — сказал он себе, — я смогу переждать в безопасности и, быть может, что-то услышать. Моих домочадцев никто не опознает, или, во всяком случае, не обидит, ну а тревожиться за меня им придется привыкнуть».
Так рассуждал Ла Мотт, и в этих его рассуждениях, мы вынуждены признать, эгоистической осмотрительности было больше, чем нежного беспокойства о жене своей. Тем временем он был уже у подножия лестницы и, взглянув вверх, увидел, что дверца люка осталась открытой; он поспешил подняться, чтобы закрыть ее, и вдруг услышал в комнате наверху приближавшиеся к кабинету шаги. Не успевши спуститься, дабы совсем скрыться из виду, он опять глянул вверх и сквозь проем увидел взирающую на него физиономию.
— Хозяин! — завопил Питер.
Услышав его голос, Ла Мотт несколько успокоился, хотя и рассердился на слугу, который так сильно испугал его.
— Зачем ты здесь и что происходит внизу?
— Ничего, сэр, ничего не происходит, просто хозяйка послала меня поискать вашу честь.
— Значит, внизу никого нет, — сказал Ла Мотт, ставя ногу на ступеньку.
— Никого, сэр, там только хозяйка да мадемуазель Аделина да…
— Хорошо, хорошо, — сказал Ла Мотт, приободрясь, — ступай себе. Я сейчас приду.
Он рассказал мадам Ла Мотт о том, где только что побывал, и о своем намерении там укрыться, а также обдумал, какие следует принять меры, чтобы убедить преследователей, буде они явятся, что он покинул аббатство. Для этого он распорядился всю мебель снести вниз, в кельи. Ла Мотт и сам принял участие в этой работе — словом, все руки были заняты делом. Очень скоро жилая часть здания приняла столь же необитаемый вид, в каком они обнаружили ее впервые. Затем он приказал Питеру отвести лошадей подальше от аббатства и отпустить их. Поразмыслив еще, он надумал окончательно ввести погоню в заблуждение, оставив где-нибудь на виду запись с изложением своих обстоятельств и упоминанием даты, когда он покинул аббатство. На двери в башню, которая вела в жилую часть здания, он выгравировал следующие строки:
О Ты, кого злая судьба, быть может, приведет в это место, Знай, что есть и другие, столь же несчастные, как и ты. П. Л. М., злосчастный изгнанник, искал в этих стенах убежища 27 апреля 1658 года и покинул их 12 июля того же года в надежде обрести более подходящий приют.После того как Ла Мотт вырезал ножом эти слова, скудные остатки от недельного запаса провизии (ибо Питер со страху вернулся из своего путешествия налегке) были уложены в корзину, и все поднялись по башенной лестнице на второй этаж; они прошли, миновав первые две комнаты, в маленький кабинет. Питер, освещая дорогу, шел первым и не без труда разглядел люк. Заглянув в мрачный провал, мадам Ла Мотт содрогнулась; однако все молчали.
Теперь Ла Мотт сам взял фонарь, указывая дорогу. Мадам Ла Мотт следовала за ним, потом шла Аделина.
— А ведь эти старые монахи любили хорошее винцо, как и все прочие смертные, — сказал Питер, замыкавший шествие. — Ручаюсь, ваша честь, здесь у них не иначе как был ихний погребок; я уже чую запах бочек.
— Тихо, — сказал Ла Мотт, — прибереги свои шутки до лучших времен.
— Так ведь нет в том никакого вреда, ежели кто доброе винцо почитает, вашей-то чести это известно.
— Прекрати дурачиться, — одернул его Ла Мотт уже более строго, — и ступай первым.