Черкни, словечко о своём намерении ехать, чтоб мне быть готовой ждать, ладно?
В. Тушнова
…Минута молчания.
Вечность молчания,
полная нежности
и отчаянья.
Письмо 138.
Моя любовь к твоему сердцу дана ещё и для того, чтоб слиться в этом мире со сходными по духу сердцами — для обнаружения, для притягивания их, для слияния с ними тоже — Во Христе всё это возможно. Всё жмусь к твоему плечу глазами…
В. Тушнова
Берега, острова, излуки,
наши праздники и разлуки,
и любимое твоё сердце,
и надёжные твои руки,
и суровые твои брови,
всё, что было у нас с тобою,
всё, что будет у нас с тобою…
Я молчу… Я от счастья плачу…
Ничего не хочу иначе!
Письмо 139.
Ты напряжённо живёшь, последнее твоё письмецо было четыре дня назад. Ты для меня — на войне, любимый. Может, отдыхаешь на привале — не знаю. Правда — идёт война, две тысячи лет — Цой молодец, так хорошо спел. Вроде, время мирное, а я все глаза проплакала, умоляя Господа сохранить тебя. И себя утешаю только тем, что русские бабы в войну годами ждали — как они могли? Но могли же. Какая нужна сила любви, чтоб вымолить у Неба, дождаться, не унывать… Ещё и голод, и холод, и обязанность детей выкормить, старикам не дать умереть, поднять-поддержать всех, кто рядом, и страх, что враг приблизится, надругается над всем святым — Господи, помилуй. Как плохо мне без тебя, страшно — в мирное время, при ясной погоде, при тёплом доме, сытной еде — всё есть, но нет главного — нет тебя рядом. Надо потерпеть Бога опять. Уговариваю себя — потерпеть моего Бога, никудышняя я, слабая, Господи. Помилуй.
Письмо 140.
Уже заголубел проём оконный,
сочит сквозь штору пасмурную мглу…
Я жду тебя безропотно. Спокойно.
Я жду. Я жду.
Я больше не могу. В. Тушнова
Не умею писать стихи. Зато знаю много молитв. А спасает всегда одна, святителя Игнатия. «Благодарю за посланную скорбь. Достойное по делам моим приемлю, помяни мя, Господи, во Царствии Твоем". Меня очень жалеет Бог, обещает небесную — вечную жизнь, в обмен на земные страдания, они временны ведь, скоро пройдут. Догадался, милый, кого я уговариваю?
Письмо 141.
Как трудно писать о любви. О ней ведь всего легче молчать… А вот так, чтоб каждый день — потому что боюсь, что остынет твоё сердце… Вот и ищу слова… Лариса тоже, только у поэтов, разумеется, слова красивее:
Живите, простодушные слова.
Бесхитростные, нежные, живите.
Когда вам плохо, вы меня зовите.
Вы мне нужны, как воздух, как трава.
Вас невзлюбив, усмешливая новь,
На вашу казнь готова дать отмашку.
Но лишь у вас, наивных, нараспашку,
Душа, в которой жалость и любовь.
Письмо 142.
С праздником! В груди у меня сияет, если чуть остановиться и прислушаться, ровный упругий белый свет, я его как-то особо вижу-чувствую, а как именно — уж и сказать не могу. Это Свет любви, он иногда заслоняется находящей тенью — например, глупой-глупой ревностью. Но, если её удаётся побороть, то снова всё проясняется сияющей радостью — вот, оказывается, какое это искусство любви — сложное и интересное, а уж какое тонкое! Словом, истинное искусство, и ему ежесекундно учит меня Бог и Божия Матушка — только внимай, не ленись, не спи! А я-то — ремесленница — тупая, злая, ленивая. Конечно, в такой праздник победа над ревностью приходит легко — Силой благодати Богородицы, Которая «во Успении мира не оставила еси»! И ликует сердце: хорошо мне с Тобой быть, Господи! И люблю ж тебя, единственный мой, вот только как передать — как дитя, что сжимает кулачки и дрожит от напряжения! Или, чуть успокоившись от такой силы радости, излить тебе весь до капельки тот внезапно нашедший на душу поток тихой-тихой нежности — но как, как мне это сделать, как обласкать тебя?
Л. Миллер
…Да можно ль быть всё время страстотерпцем
С надорванным кровоточащим сердцем?
Кому ж тогда предназначались эти
Нерукотворные картинки в цвете?