Посмешищем делают Родину! И как мало у них такта, у них, культурных людей, по отношению к «дикарям». Душевно обрадовали бы Вы меня весточкой. Хотя не хочу неволить.
Книжки Ваши перечитываю и не могу начитаться. Все они почти наизусть знакомы, и все снова и снова влекут.
Напишите (если будете писать) как живется Вам. Я тревожусь о Вас, как о родном. Один знакомый молодой человек сказал моей маме, расставаясь со всеми нами: «родственность души — иногда больше родственности по плоти». И это верно. И Вы, и батюшка Ваш, и Горкин, и многие близкие Ваши, — это все родные, свои, милые Русские люди. И где бы мы все ни были разбросаны, но по тяге душ наших, мы найдем друг друга.
Милый, дорогой Иван Сергеевич, все же не легко Вам одному. Но знайте, что Вами, Вашим духом живут многие! Дай Бог Вам здоровья! И всего, всего доброго!
Как Ваш племянник? Где он?
Я от Вас от ноября ничего не имею и много думаю: как Вам живется? Как хорошо было бы, если бы не было войны! Я все мечтала пригласить Вас к нам на лето в гости, в деревню отдохнуть. Какой бы это был нам праздник! Мы приглашали И. А., и даже визу уже условились хлопотать, но тогда ему нельзя было. У нас так тихо… хорошие леса и парки, и очень красивое небо.
Ну, кончаю. Шлю Вам мои душевные пожелания всего доброго, в надежде, что Вы здоровы. Сердечно преданная Вам,
P. S. M. б., я глупо пишу о Финской войне, — но так чувствуется из-за всех оскорбительных статей нашей газеты.
Или Вы находите, что я не права?
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
17. II. 40
Дорогой Иван Сергеевич!
Преисполненная чувством восхищения, преклонения (перед Вами и Вашим Творчеством), благодарности, великой благодарности, — пишу Вам, чтобы слабыми словами выразить хоть частичку того, что переживаю. «Пути Небесные» меня всю как-то захватили, унесли отсюда, заворожили прелестью свежей и подлинной, глубиной, святостью, и всем тем, что _б_ы_л_о_ _и_ _ч_е_г_о_ _н_е_т. Нехорошо слишком много заниматься своей персоной и еще хуже занимать ею других, но сейчас я не могу умолчать того, что я переживала: — это был какой-то сон наяву, вся душа была восхИщена, унесена, и я не могла жить повседневной жизнью. Мой муж, видя мои переживания, тоже с каким-то благоговением относится к этой драгоценной книжке и сказал, что обязательно займется русским языком, чтобы прочесть. Милый Иван Сергеевич, Вы меня так обогатили этим чудным подарком, что я даже выразить не могу. Хотелось бы знать как Вам живется. Здоровы ли? Не очень ли холодно. У нас была (да еще и есть) очень суровая зима. Мама с братом от страшного холода ютятся в одной комнате и то еле-еле нагретой. Они все-таки собираются, конечно при страшных внутренних мучениях и колебаниях, т. к. брат бросает там прекрасное место и идет в этом смысле ни на что. Боюсь и думать, чем все кончится. Хочется крепко верить в Бога, чтобы не было страшно. А как удивительна эта небывалая зима?! Будто бы гнев Божий. Хочется верить, что есть у настоящей, подлинной Родины (а не «Союза») хотя бы 3 праведника, ради которых Господь ее пощадит… Тяжело жить на отлете от всего русского, — я месяцами иногда слова русского не слышу, — чего не передумаешь о бедной нашей многострадальной России. Неужели же ничто там не способно вызвать пробуждение?! А ведь этой надеждой только и живешь!
Ну, всего, всего Вам доброго желаю я от полноты душевной. Ваша преданная Ольга Бредиус-Субботина.
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
25. II. 40
Милая Ольга Александровна,
Получив Ваше большое письмо, тотчас же написал Вам — и не послал, а накануне Вашего письма послал книгу: сердце сердцу весть подает. Не волнуйтесь, что пишут о нашей России мерзости: это — или невежды, или — враги. Знающие историю и честные — _з_н_а_ю_т_ нас и _н_а_ш_е. Ответьте: читаете ли «Возрождение»36. Там [как это должно] хорошо отвечено невежде. А галки и на кресты марают. От глупых и лживых слов — наше не пропадет. А в минуты уныния читайте Пушкина, вду-мчиво, — и — Евангелие. Знайте: близок день Воскресения России, — и веруйте. А клевета — издавна. Во «Въезде в Париж» — я писал — «Russie»37. И Вы знаете, кто ненавидит, особенно, Р.[28], — ясно. Рад, что «Пути Небесные» по душе Вам. У Вас чуткая, глубокая душа, — Вы поняли книгу, уверен. Но она не кончена: все собираюсь — дальше, но… многое мешает. А дуракам отвечайте смело о России — «узнайте о ней не из энциклопедических словарей и не из бездарных газеток». У Вас есть знающие и ценящие ее: например, проф. N. Ван-Вейк38. Да давайте идиотам читать статью в «Возрождении» — это, по-французски — «открытое письмо»39 — заблуждающимся. Я отвечу ему закрытым, иначе — _н_е_л_ь_з_я. Я говорю об академике-писателе Ш. Моррасе40. Газету я вышлю, если не получаете. Так и суйте в нос, умно написано. А мужа учите русскому языку, упорно — это н_а_д_о: не Шмелева читать, — Россию, Пушкина. Если он не знает по-французски, переведите ему «письмо» Любимова: он чудесно владеет французским языком — и талантлив. Кажется, [1 cл. нрзб.] заканчивать «Лето Господне», чтобы завершить путь свой «Пути Небесные», если будут силы. Мне так трудно и так пусто без моей Оли. Она была моим Ангелом-Хранителем. И это душевной ее заботой мог я написать «Пути»41. Теперь — беспутье, холод.