Слова Ольги Александровны, повторенные Шмелевым в одном из писем к Ильину, прекрасно иллюстрируют то огромное влияние, которое имел на нее философ: «Как прав Иван Александрович! Как блестящи его выводы! Как верны! Мне он много дал опоры и как бы дал ключ к уразумению себя, — не в смысле искусства, а в общем. Как ключевая вода — кристально ясен ум его. Какая точность. Люблю такую точность, такую деловитость. Но она у него всегда не без тепла. И это чарует»[10]. Тем не менее, когда во время наиболее тяжелой ссоры с Ольгой Субботиной Шмелев обратится к Ильину за поддержкой, отзыв Ивана Александровича поразит его своей холодностью: «История с Ольгой меня не удивляет. Не хотел мешать Вам — давно уже помалкиваю. Я знаю ее лучше. Теперь Вы видите ее вернее. От Достоевского и от великих талантов там ничего и никогда не было. А от обычного женского тщеславия — даже в религии — тем более в религии — край непочатый»[11]. Шмелев горячо возразит ему, однако здесь, как и в отношении романа «Пути небесные» мнения корреспондентов разойдутся, и эти вопросы они будут обходить молчанием. «Я упомянул про героинь Достоевского в смысле „неистовства истерического“, „одержимости“… а не про „таланты“. Нет, она талантлива, и очень […] А, все бы рассказать — бумаги не хватит. Сколько я сил положил, чтобы огранить… Она за эти 8 лет очень выросла! Накопилось всего. Иные письма восхищают… да, блеском. Я не ошибусь. Да и я не из нищих… если когда объявится эта „переписка“… — умопомрачительное „литературное событие“! Клады… неисчерпаемые по разнообразному содержанию и — захвату! Не было еще такого, знаю. А эпоха-то!!!! чего-чего не пришлось коснуться!..»[12]
Кем была в жизни Шмелева Ольга Александровна Бредиус-Субботина? В своем резком отзыве Ильин не одинок. Тем не менее, именно ее письма давали Шмелеву силу жить после всех потерь, и не просто жить, но продолжать работать. К ней, перед смертью, он обращает свое последнее письмо (написанное под его диктовку сиделкой — Иван Сергеевич уже не мог писать), к ней, в течение двенадцати лет, обращены самые нежные слова Ивана Шмелева.
Тематика переписки И. С. Шмелева с О. А. Бредиус-Субботиной была широкой — литературные и художественные течения русской эмиграции, судьбы Православной Церкви в СССР и за рубежом, догматика и религиозная философия, пути возрождения России. И. С. Шмелев обращался к Ольге Александровне по поводу своих лучших произведений, специально перепечатывая и исправляя их для нее. Понимая ее одаренность, И. С. Шмелев советовал ей (часто и упрекая) вернуться к творчеству, разбирал и оценивал ее работы в своих письмах.
Что же представляли письма Шмелева к ней? Прежде всего, это «дневник писателя» за последние 12 лет: повседневная жизнь в Париже, картины оккупации, англо-американская бомбежка, нужда, постоянные заботы о пропитании, болезни, поездка на год в Швейцарию, литературные выступления, его оценки себя и близких — и это все изо дня в день. Нередко Шмелев обращается к прошлому, вспоминая детство, смерть отца, жизнь в деревне, рождение сына, первые произведения, трагедию Крыма, болезнь и смерть жены.
Одна из постоянных тем переписки — отношение Шмелева к писательству, истории русской литературы и ее предназначению. «Писатели наши православные… — это отсеянное изо всего народа. Говорю о подлинных, их совсем немного у нас было, не нынешних…» (из письма 26.09.1941). Замечательна его характеристика Ф. М. Достоевского. В понимании Шмелева, произведения Достоевского стали как бы рубежом, вехой в истории русской литературы. Достоевский в равной степени и наследник Пушкина (и даже более глубоко — наследник религиозной традиции русской литературы), и предвестник «грядущего разброда». «Романы его — это опыты его — не отстоявшееся вдохновение… и потому не от Пушкина, не от Толстого. Те — певцы, а он — пророк, и страстный, и потому смутен. Он ставит себе задание, всегда. Страшно субъективен, горяч, сам в себе бунтует. Все его „герои“ — он. И всегда — вопрос, возмущение, бунт. Бушующий внутренний, скрытый мир человеческих страстей и мыслей — вот что дал Достоевский — _б_о_л_е_з_н_е_н_н_о_е_ в человеке. Иное — просто гениально по мыслям, по „взрывам“ — возьми хоть „Легенду о Великом Инквизиторе“… Но искусство — преодоление хаоса, облечение в форму, по слову „да будет!“. Тво-ре-ние… Достоевский лишает, а не дает» (из письма 15.09.1943).