Меня мучает «роман», который я задумала. Или: не задумала, а сам задумался. Порой я ночью даже и в полусне мысленно пишу целые картины. Иногда так ярко, так сложно-жизненно, что мне страшно — можно ли воплотить? Я где-то в себе ощущаю, живу, дышу этим, но смогу ли передать другим? Будет ли это легко, правдиво, тонко? Какая масса ощущений, чувств, переживаний затопляют моих героев, все мое, из жизни, пережитое. И как же трудно. Порой я так увлекаюсь, что сердце начинает биться, я и ревную, и люблю, и отчаиваюсь вместе с ними. Ну, да… душа-то романа — не вымысел. Это — сама жизнь. И пусть это не хроника моей жизни, но именно, в большом и узком — это — душа того, что когда-то пережилось. Это не биография, никак, но я знаю, что я все буду там сама, подлинная, хоть и не хочу этого рассудком. Я не знаю названия, оно даже не приходило мне в голову, — м. б. просто назову именем героини, героя. Какие они? Тоже еще не знаю. Не знаю ее имени… А какие-то дать надо. Подскажи!? Как ее назвать. Похожую на Олю? Не хочу Ольгой. Но как же? Елена? И почему-то напрашивается Вера? И вовсе это не самое любимое мое имя. Он — Владимир, хотя в жизни возьму многое от одного «Евгения». Не люблю «Евгений». Владимир мне поет о чем-то. Знаешь, бабушка меня благословила деревянным резным образком при отъезде с Родины и сказала: «возьми, этот маленький — его удобно брать с собой. — Это, кажется, св. Феодосии, надпись не разберу». Я молилась тогда как Феодосию. Но однажды я нашла и разглядела надпись: «Св. Владимир». Я была очень тогда рада. «Владимир и Ольга» были для меня всегда связаны. Равноапостольные, российские Князья. Но это — отступление. М. б. попробовать писать? А? Ну, — гадость мой рассказ, но это — первый. «Первый блин комом!» Утешаю себя! Или начать с рассказов? У меня есть темы. У меня иногда бывают состояния, когда я буквально осязаю все. Шла однажды: сырь, муть, ветер, вода стальная, холодная. Облака серые, а в просветах, [воющий] какой-то, желтоватый отсвет, холодный, колющий. И так я все это ощутила, что родилась картина целая к моему роману. Будто у меня в руках все это, — только возьми, и вставь в рамку! Ну, довольно! Целую, Ванечек. Оля
[На полях: ] Очень уж неловко писать на коленях. Пиши же, Ванюша, я так жду! Я подумаю о тебе в 12 ч. дня, 27-го. Услышь!
В 11 ч. вечера думай обо мне всегда!
Прости кляксы.
И. С. Шмелев — О. Л. Бредиус-Субботиной
3. VIII.42 4 дня
Ну вот, снова «зигзаг», Олюша…99 — и сама, будто, не хотела, и я как просил, а таки вырвала зубы! Что это? зачем?! Грустно. И ко Дню ангела как нагромоздила, чтобы почувствовать себя обиженной. За-чем это?! И так все по-прежнему, хоть и каялась. Чего же стоит такое раскаяние! Как рвалась «определить все в себе», «уяснить себя»… кинулась в Гаагу… — и разве это было серьезно? Зигзаг — и только. И сама знала, что только мелькнет зигзагом. И многое. Когда ты кончишь о «розах за чтение»? Или не надо говорить тебе правды?.. Поздно мне лгать учиться. И эта «агава» к твоему Дню…100 — или это мне _з_а_ розы?! Почему в таком случае не поднесли тебе кочан в горшке, куст картошки или мозольное дерево — столетник? Знаю эту отвратительную агавку, — на базарах у нас глаза мозолила мне эта розово-голубая ёжистая шишка. И это — на День ангела! Вместо благородной гардении… чистой розы… — а-га-ва… безжизненное. Грустно. Безвкусие, пошлость, вроде коллекции кактусиков, как старые девы или французские монашки заводят, — что-то мелко-мертво-колючее. Я расстроен.
Кажется, недомогание проходит, уже неделя, как нет тошнотности и прочего. Но сплю плохо. Нарастает душевная разбитость. Ты спрашиваешь, почему не пишу «Пути». Погляди на мои письма… — томы написал за год, и сколько там сил положено, отдано души сколько, се-рдца, Оля..! А ты еще удивляешься. Да разве одни эти письма? А сколько люди теребят, и сколько текущей переписки!.. И за собой ходить… Спасибо верным друзьям… — где бы я без них был теперь! Их заботами и любовью жив.
О твоем блестящем письме о «Чаше», экране, об исполнительницах… я писал тебе. Почему не получила письма, от 30.VI, заказного, на маму?!101 Писал еще — 30 июля заказное, на маму102. Там о твоем рассказе. Да, он хорош. Не пишу подробно, надо десяток страниц. Если свидимся — докажу, и почему, и какая нужна правка. В живом обмене за полчаса получишь больше, чем от сотни книг по технике искусства. Олюша, говорю правду, не «комом», а для начала — дала отлично. Ты мо-жешь, ты _д_о_л_ж_н_а_ работать. Вот тебе моя правда. По-мни. Целую, детулька, та-ак целую… о, как я эту ночь тобой жил… до страсти! Если бы ты была..! Ах, Оля… если бы ты явилась..! Я не знаю, достану ли разрешение, — меня заверяют, что _с_е_й_ч_а_с_ это почти безнадежно. Но я не положу рук, пока не получу точного ответа. Еще два — три дня, окрепну, — и все сделаю. Если бы ты попыталась получить — для совета с парижской знаменитостью, о болезни! Оля моя… молю тебя, ты мне так необходима..! — Твое проникновение в Анастасию — глубоко-тонко. Ты _в_с_е_ бы дала. Я ничего не знаю в экране, никаких артисток… — был в синема за последние 15 лет — 5–6 раз. Помни, Ольгунка… твой рассказ очень удался. Как поцеловал бы тебя за него, и как ты меня поцеловала бы, когда я все в нем разобрал бы для тебя… — я терпеть не могу «разбирать»! — но для тебя, раскрыть «приемы»… а ты бы все поняла… — _в_е_с_ь_ для тебя. Оля, я хочу видеть тебя, познавать тебя, всю тихую, открытую, прямую, нежную, всю тебя — правду. Просветленье любовью для меня только в душевной открытости, как сам с собой. Не чинись со мной, будь вся — пряма… — и не смущайся, что надо учиться искусству. Я всегда учусь, до сегодня. Искусство — искус, всегда. Раскрывание тайн его. Они бездонны. Искусство неисчерпаемо, «неупиваемо». В нем — искание и обретение красоты. Красота… — это неопределимо словом, это дается особым чувством — проникновенно. Что такое — _к_р_а_с_о_т_а? Лучшее определение дал, по-моему, Н. Я. Данилевский, автор знаменитой книги103 — как современна, хоть писалась 70 лет тому! Шпенглер104 воспринял идею его «смен» и «циклов». Данилевский определяет красоту: «Красота есть единственная духовная сторона материи, — следовательно, Красота есть единственная связь этих двух основных начал мира…»105 — т. е., материи и духа. Вот почему люблю тебя, твою душу богатую и твое «земное». Вижу в тебе чудесную гармонию, чувствую. И вот почему для полноты любви необходимо сближение земное… и вот почему в «огнях», в страсти любви не чувствуется дурного, противного _ч_и_с_т_о_т_е_ любви. Это единственное выражение любви на земле, ее полноты. В этом сближении любовь получает оболочку, осязаемую чувствами, материальное выражение Красоты.