Устал, никнут мысли. На многое не ответил. Чем обидела тебя мама? И за-чем Сережа привез тебе этот пошлый «дар от меня»? Для меня даже слово «агава» — отвратительно! Не хочу думать, что _т_а_к_ ты заплатила мне, повинному лишь в правде, за «розы на чтении». Сегодня письмо от Земмеринг, я ей не ответил на ее пасхальное даже! Пишет, что же вы, не хотите ответить издательству относительно — немецкого нового издания «Солнца мертвых»? А я… за-был! А мне же аванс предлагали… Отвечу. Возможно, что выйдет в Швеции еще… — придется написать издательству в Стокгольм. Очень я ленив насчет своих книг, всегда они сами издавались, переводились. Зато _т_а_к_ _п_р_о_ч_н_е_й. Я попытаюсь достать для тебя подлинник «Под горами». М. б. найдется где или отдельным изданием, или в сборнике «Знания»107. И ты увидишь, насколько все неизмеримо лучше, чем перевод. И глупое дали же название — «Любовь в Крыму». Для заманки? Идиоты. Оля, я думал, что болезнь моя — роковая. Господь смилостивился, я опять — я. Не хотел тебя тревожить, а был момент, когда я был почти уверен, что свезут в госпиталь.
Целую. Твой Ваня
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
16. VIII.42 6 вечера
Милый мой, бесценный мой Ольгуньчик, Ольгушоночек, Ольгунок-ангелок… — и зачем только я тебя тревожу! Голубка моя, радость моя ненаглядка, все у меня приходит в порядок, уверяю тебя, — я-то уверен! — и никакой даже язвы нет. Вот уже неделя, как нет тошнот, а все это от нервного столпотворения. Я сегодня даже опыт над собой проделал, — люблю о-пыты! — нарочно придумал самый ядовитый обед: глаза бы вылезли, если бы язва была, — ну, суди, чудесная моя Гиппократочка! Суп на телятине и костях оной, крепчайший бульон-лапша, от одного духу все бы панкреатические[27] гланды заиграли и открыли бы все краны-соки… второе — рыба тон[28], — не «Тоник», не «Тоничка»… а самый жирный тон, — с угрем поспорит! — а я еще его маслом полил постным, для «ожирения»… и на третье — кисель из варенья, кислых — английских — вишен… — и вот, прошло 4 часа, и не только нет болей, нет даже изжоги и прочего, и легко, будто я миндального молока попил с сухариком! Я-то знаю, что такое «бульон» — в былое время я от курицына супа корчился, как угорь, кричать впору, — знаю я биологическую химию, знаю, чтО _т_а_м_ и отчего происходит. И вот, ни-чего. А вчера пришла Маринина тетка108, сказал ей, что со мною творится — творилось! — а она — «и со мной точь-в-точь… это же „гюпер-асидитэ“[29], ужасная вещь…» Ну, бром мне, очевидно, помогает, да еще новое лечение — _с_а_м_ решил! — стал принимать — 3-й день — крепящее нервную систему, и еще хлористую магнезию. Милка моя, ведь у меня нервы вниз головой, но теперь принимают горизонтальный вид, а вскоре и вертикаль правильную примут. Я все эти недели не чувствовал усталости, только похудел немного, но и это минет, уверен. И уже стали бока гладкие! Аппетит сильный, а доктор говорит — «благодарите Бога за… крепкое здоровье». Я его выругал, — «какое кре-пкое!? — не глазьте!» — а он свое. «С вашими „опытами“ другой давно бы „на сани сел“», — помнишь, как Владимир Мономах писал завещание? — «Седя на санех»…109 и т. д. В старину возили усопших _т_о_л_ь_к_о_ на санях, хоть бы тебе июль! — образное выражение взял Мономахово. Сегодняшний «опыт» удался. А завтра хотел бы взять холодящую ванну и мокрым лечь на сквозняке, — для закалки. Я это, могу делать, для «нервов». Но ты не беспокойся, я _т_е_п_е_р_ь_ этого не сделаю, потому что, потому что… ну, ты знаешь — почему. Я хочу видеть Олю, капризку-мнитку, мою роднушку, мою царевну, мою больнушку. Я тебе пришлю и книгу, и лекарства, только бы была оказия! Нервы мои приходят в порядок, я это _с_л_ы_ш_у. И вот, еще проверив с неделю, возьмусь за поездку. Хочу, о-чень хочу писать, а это — вернейший у меня знак «волнующего покоя». Чуть сегодня не сел, но стал писать тебе. Даю слово, если буду чувствовать себя хорошо: до октября закончу «Лето Господне» — 4–5 очерков. А там — «Пути Небесные» — которые должен кончить к Пасхе, если буду жив. Поцелуй Ваньку! — Хорошо я сделал, что не поехал в усадьбу тортов, ватрушек, пирожков, брюнеток, красивых глаз… Глаза… да, у караимочки и у Ани стопудовой очень красивые глаза, но я знаю одну чудеску, у которой глаза несравненные, глаза… — о, милая жасминка! глаза… — умная моя, девочка нежная, свет мой, — о, как ты дорога мне, Ольгуна! Все на воздухе, пуст Париж, даже доктор куда-то cсунулся… а я один, но ты со мной «в уме», — и я не один. У меня все есть, о-чень даже все. А как я сегодня утренний кофе пил! Два яйца полу-сырых… и ма-сла… с сухарями… — даже стыдно! Кто-то прислал отличных яиц, я их очень люблю, отлично переношу, хоть по пятку в день, — и через два часа — захотел снова есть, обедал, а сейчас хочу ужинать, хоть и семи нет. Курю… — воля! — только четыре раза в день, — ночью ни-когда! — по… трети папироски! Видишь? Знаю, что мне вредно. Все старцы предостерегали матушку — писал тебе. Теперь _в_и_ж_у, как они верно понимали, что меня будет мучить. Ольгушка, я сейчас в романическом настроении, т. е. не роман у меня, а тянет к роману… — к «Путям». Вспомнилось: одна мещаночка исповедывалась старцу: «и вся я в рО-ма-нах…» А он ей — «а, — в рОманах… так правь целый год молебен ежедень муч. Роману…110 не Сладкопевцу111, а му-ченику… — вот тебе и но-вый „рОман“, самый разантересный. Умучишься, и кончатся твои роО-маны!» — Пришел неуютный посетитель… — вчера тоже, два неуютных. Я отгымкиваюсь в таких случаях, но только редко кто учует. Ушел. Ужинал легко: блинчик с вишневым вареньем, белый сухарь с миндальным молоком. Все. Сейчас легко, болей нет, прошло полтора часа. — Олюночка, боюсь даже поверить, что, м. б., и дальше хорошо будет. Да, Марина, говорит, — ужасный вид, а не хочет из упрямства брать отпуск. Лечение не помогло. Алеша совершенно обескровлен, до обмороков, — сильный геморрой. Должны оперировать, хочет приехать сюда, тут тетя его будет укреплять. Наталья Яковлевна от горя с ног валится. Жаль мне бедняг. Напишу Марине увещевание. Ах, Ольгунка… ох, не соглашайся на операцию… все вывери! Попробуй это новое лечение, — не знаю, как доставить тебе книгу. И лекарства. Метод удивительно простой, разумный, до чудесного! Берлинский доктор нелогично говорит. Ну, что такое, что из одной и той же почки? Просто: эта почка чем-то слабей другой. А чем..? Почему, непременно, «песочек»? Олюна, помни: и ты, и я, мы оба подвергли себя, нашу нервную организацию, огромному испытанию. Правда, твое заболевание — весна 40 г. — явилось не следствием «потрясения любовью» — прости, детка, это я позволяю сказать главным образом о себе, — но, ведь, и другие потрясения переживала ты тогда! — а дальше уж… что и говорить: весна да и зима 41–42 гг. несомненно трясли и шатали нервную твою организацию. И потому я ухватился — и для тебя, особенно — для тебя!! — за новый метод: вернуть «нервам» сил, пополнить растрату, обрести «равновесие» и устойчивость. Дорогулинька, ты будешь здорова, ты _д_о_л_ж_н_а_ быть здорова. Ты _н_у_ж_н_а_ Жизни, верь в это. Ты мне нужна, _в_с_е_м_у_ _м_о_е_м_у, что ты ценишь-любишь во мне, в моем. Тебя Господь послал мне, ты мой ангел-хранитель земной, ты примешь бережно мое наследство — духовное, ты его пополнишь — да, да! — ты его сохранишь в достойном виде, — и тогда мое будет жить, через тебя. Только ты, только одна ты _т_а_к_ можешь. Это не мое себялюбие говорит, ты знаешь: я _з_н_а_ю, что не плохое _с_е_м_я_ я дал жизни, людям, родному. Олёк мой, свет мой, опора моя, моя надежа… ты должна быть здоровой, сильной, — ты _п_р_и_з_в_а_н_а. Не допускай себя до заболеваний. Пока ты не укрепишь _н_е_р_в_ы_ — нашу «защиту» от болезней — я верю так теперь! — ты должна хоть от гриппа предохранять себя, а потому мой вечный лейтмотив — антигриппал! Изволь застраховаться!! Если у тебя нет, напиши: ты получишь. И должна попробовать новый метод лечения. Он совершенно невинный, абсолютно безвредный.