[На полях: ] Ребенком сажал подсолнушки, горошинки, лимонные и апельсиновые косточки, финички, «рожки». Лю-блю и по сию пору сажать, ростИть. А ты? Да, знаю.
Знаешь, еще в 5 классе гимназии я в комнате, в горшке выращивал огромные огурцы, назывались Рытовские, сам опылял.
Гимназистом — я _с_в_о_и_ огурцы Оле привозил. Какие тыквы!
Оль, я тоже люблю огород. Особенно — начало июля… огурцы когда, укроп, — к сентябрю морковь, репа, баклажаны, томаты…
1 сент. — 19 авг. Донской Божией Матери Крестный ход у нас. Пришлю тебе его.
О нервах я не понял: «я от vagus’a… a ты?»124 Объясни глупому. Vagus — блуждающий нерв, знаю. Ты пишешь «betont — ударяемый»? Не пойму.
Сколько для тебя в сердце! Завтра еще тебе _п_и_ш_у. Только бы здорова! Тебя бе-р-еч-ь надо!!!
Я пишу, Оль… на этой неделе закончу «Именины»125. Куличи, пирог. Суприз-подарок Горкина — папашеньке, и ночью — соловей, в октябре! Поет соловей в октябре!
Милая пучеглазочка!
О «набросках» И. А. напишу, и о моем плане, но _м_о_и_х_ «мелочей» совсем иной был бы подход, прием.
Тут духи «Жасмин». Но какой же это «Jasmin»?![33]
Отель?.. Ну, тебе видней. Почему мне тесновато у Сережи? Простор..? Нет, ты мой простор, ты, Оль! Я люблю простоту, на любителей. Но ты сама решай. Мне тесно, что я должен быть _т_в_о_и_м_ гостем… смущает. Я всегда _с_а_м. Правда, Оль. Ливень с грозой помешал бежать на почту, оставалось 10 мин. Завтра пошлю. Твой, детка милая, Вань, Ванёк, Ваня
О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву
21. IX.42 вечер
Милуша мой, Ваньчик!
Пишу тебе еще… Все думаю, думаю… сердцем как-то думаю о тебе. Ты, Ваньчик, только сожги эти письма, а то я бояться буду, что свою болезнь тебе еще передам. Но мне самой-то совсем хорошо: t° — вечером 35,8°. Это у меня всегда так после жара. Что было — не знаю. Как скучно лежать. Если бы встать завтра!
А знаешь о чем я думаю?.. Я вспоминаю год назад. Это был чудный, ясный день, тепло, как летом. Я писала тебе письмо. Я помню _к_а_к_ я тебе писала. Найди от 21-го. Наверное я не ошибаюсь. И во время моего писанья, кажется, принесли твое… Ах, как красиво расцветало чувство любви нашей, Ванечка! Мне так хорошо — тихо сейчас… Я лежу в своей «келейке», маленькой, но такой уютной… Хочешь, схему дам?[34] Она миленькая. Большое окно с желтым стеклом наверху, и оттого кажется всегда, будто солнце. На стенах немного, но милое сердцу — фото, картинки. Летом всегда цветы. Она светленькая, цвета — крем. А над диваном мягкий ковер, уютно. Мягкий свет лампы. Я только и стремилась к своему уголку. Мне радостно работать в ней. Тебе бы понравилось. Иконки — мои самые заветные. Лампадочку я тоже добыла. Твои пасхалики радость вносят. Как войду, — их и увижу сразу, в красном углу. Я люблю уйти в этот, хоть только маленький твой, но все же и твой уют. Тут ты в книгах, тут письма твои, твои розы сухие, твои конфеты, ты — сам.
А, если бы к тебе перелететь чудом! Я часто себе это рисую. И вот осенью опять иначе: я приезжаю вечером в Париж… еще не совсем темно, а сумерки, тоскливые, дождь, ветер, сыро, стальное небо… Трепетно шумит отливающая листва, трепетно стучит сердце. Мне страшновато, как перед экзаменом. Сдаю багаж, бегу налегке. Не зная улиц, кручусь-кручусь. Вечностью кажется мне это искание тебя. И вот: rue Boileau. И тут уже только дом… О, как бьется сердце! И вот нашла. Дома ли? А если нет? И этот дом, и безнадежный ветер, и темнота… И я звоню. Я не угадываю за затемненными окнами, есть ли у тебя свет. Я звоню в темноту… И вот — шаги. Молнией несется: м. б. не один? м. б. гости? М. б. даже выйдет открыть дверь услужливый посетитель? Но это миги… Дверь открыта, и я ничего не вижу, не понимаю, я вся волнение… И… это — ты передо мной. Я в миг тебя узнала… не могу идти мыслью дальше… Как тепло, как уютно, как чудесно-родно у тебя… И как это чувствуешь еще в сто раз ярче с дождя и ветра, и исканий, и волнений…. Ты, конечно, суетишься, ты взбит весь, ты хлопочешь. Мы хватаемся то за одну тему, то за другую. Потом бросаем и ту и другую — просто смотрим друг на друга, смеемся, плачем. И наконец с грехом пополам устраиваем чай и сидим уютно у твоей лампы. И я уж знаю твое кресло, я в нем тону, блаженно отдыхая и от пути и от волнений. Шумит сентябрь (?) октябрь (?) дождем и ветром, а у нас так дивно тихо, тепло, уютно, радостно и… светло-светло в сердце. Ах, я так все вижу, так ярко, что у меня сердце и вправду бьется. Потом ты помогаешь мне устроиться где-то, и мы прощаемся до завтра… А ночь так длинна… не спится, город спит, все тихо, а не спится, кипят думы, все нервы по-своему проснулись. И утро… какое ясное, умытое какое-то, и тихо… Ни следа дождя и ветра. Холодновато, золотятся клены. Как радует меня все это. И Париж своей новизной мне, и этот холодок осенний, все радостно гармонизует с… этой давно желанной встречей. И я бегу, не позавтракав (не глоталось) к… rue Boileau… Не доходя еще… вижу… ты… Ты тоже не спал, конечно (плохо это, Ваня!) и тоже не мог один кушать. Мы смеемся. Мы всему рады. У тебя столько света, как чудесно, как радостно… какое счастье мне!