Крещу тебя. Молюсь, целую. Будь здоров, солнышко.
[На полях: ] Целую нежно и обнимаю. Твоя О.
Стыжусь такого глупого письма… Простишь? Так счастлива, что лучше тебе. Так мечтаю о свидании и потому о женской ерунде пишу, как бы уже выбирая для тебя туалет. Но это мне не важно. Это все — совсем, совсем между прочим. Ванечка, если бы удалось встретиться!! Будь здоров!
Это птичка грызла, летать ее пустила![43]
И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной
18. XI.42 4 дня
Милая, нежная моя Олюночка, как успокоительны, как хороши, как ласковы твои письма! Это мне такое укрепление! И знаешь, твои хозяйственные заботы так почему-то и мне близки, — да потому, что _т_ы_ здесь, вся в них, и в них страстная, пылкая, вся — _р_у_с_с_к_а_я. Ну, как же чужакам и еще голландцам, привыкшим копить копейку, не удивляться на гостеприимство твое! Но ведь это же какой труд и какая же брешь в хозяйстве — кормить несколько дней целую ораву и каких едоков — молотильщиков! Что же это у вас, с подвижными молотилками — артели? Это в богатой-то стране. От хозяйства — к хозяйству? Да сколько же у вас запашки-посева, если надо чуть ли не неделю молотить? Или у тебя — русское имение? Яблочные сады — на километр? И ты — владетельная особа?.. имение — маркиза Фортинбраса? (помнишь — «Кот в сапогах»?146) Ах, много красоты в жизни помещика, хотя бы и голландского. Я люблю хозяйство, всегда мечтал… — Тоника помнишь? Какая чистая, какая _н_у_ж_н_а_я, какая справедливая жизнь — _з_е_м_л_е_ю! Ах, потому-то я и кинул мою Дариню к Мценску, и вот, жду не дождусь, когда окунусь в хозяйство, в эти чудесные мелочи повседневщины… — в захват красотой труда. Я вижу поля хлебов, огороды в расцвете, сады… — их цветение и налив, их созревание… парники, грунтовые сараи… скотный двор, птичник, — эти смены времен года, — и во всем этом жизненном ходе, под небом, в Боге… — даже холодный, мрачный, в полудожде-полуснегу октябрь… — все дар Божий, все красота. Холодные месяцы — декабрь — январь, когда в разгаре отел коров, — ночью телятся! — таинственные огоньки скотников, наблюдающих… — у нас кухарка Татьяна, бывало, в первой половине декабря радовала нас известием, что «телочка у нас», — и я не мог дождаться морозного, часто метельного утра, бежал в кухню, где за печкой, в огороже, сохла, — уже на ногах стояла! — телочка. У нас так подгадывали отел, чтобы к Рождеству и длинному мясоеду было хорошее и обильное молоко. Ах, какие сливки… и как я любил, когда заливали ими клюквенный кисель! Это такой чудесный «мусс»… когда смешается, и какой же удивительный вкус! Эйнем выпускал такую карамель, похожую… Ах, Олюночка! как прекрасна жизнь, _в_о_ _в_с_е_м… когда она идет в ладу с природой. Сказывается во мне от предков, от крестьян — государственных — Гуслицкой волости, Богородского уезда, Московской губернии… — эта страсть к земле. Редко приходилось мне живать в больших хозяйствах. Перед войной, когда я уже получил «имя», начинались приглашения гостить… помню, один витебский русский помещик147, — и сам малость писатель, — как звал..! Все предлагалось: верховые лошади, охота, рыбная ловля, — и какая! Я большой рыболов… — обилие ягод и грибов, кормление до-отвалу… — тогда я мог все есть! — полное хозяйство, богатейшее гощенье, — хоть целый год! — и чудесное же имение, по рассказам Бунина, — и я собирался в конце июля, война помешала. Как я мечтал о яблочных садах!.. — ах, какие сады видел я в Малоярославце у Ильи Львовича Толстого148, — и опять — за два — три дня до объявления войны! Олюночка, не судил Бог мне насладиться тем, что мне так дорого, в чем я вижу высокий смысл жизни… — трудами от земли, на земле… — под Господним небом! Город всегда был мне невыносим… с детских лет. Это — «на дачу!» — в этих двух словах — ско-лько для меня было… _в_с_е_г_о… еще неясного! Оля… как любил я сойти на маленькой станции… за вокзальчиком ждет тарантас, уже вечер… знакомый кучерок… и мы катим небыстро проселками, в хлебах… — в этом духе полей ржаных… — с последними песенками птиц по перелескам… — с девочкой на опушке, разбирающей кузовок с грибами… (у меня сушатся белые грибы на радиаторе! хочу пирожка с грибами… мо-жно? — ) — или — в июне, только-только спеет земляника… — и белоголовая девчушка протягивает букетик земляничек… — ягодок-огоньков… — какая красота, душистость сладостная… — какое… дыхание Господне — во всем! Дали, деревни в рябинах… а вон и усадебка… — матушкино именьице, маленькое… и какие же яблоки там, клубника, малина… как жирно трещат дрозды… — Господи, как хорошо было, _п_о_л_н_о_ удивительно ясной простоты и — чистоты! Помню, как я, студент уже, устроил сам разборный улей… и как трепетно следил за первой работой пчел! Как я люблю все живое: цыплят, птичьи голоса-гомоны… конный завод… охоту… тихие заводинки, где берут лещи… — но особенно почему-то — омуточки, где ерши и окуни! Днями просиживал, вставал до солнца, любовался, как пруд дымится — парит от него… и в этом — каком-то первозданном «куреньи» вод… — всплески рыбьи… — лещи, что ли, купаются? И как таинственна глубина там… — куда забросишь удочку. Первый сбор ранних яблок… — и к осени глубокой — последний добор крепких… — и как, бывало, ищешь по верхушкам — золотистое, антоновское… с наклёвом — сла-дкое! Все это, кусочками, раскидано у меня по книгам, в «Лете Господнем», в «На пеньках», — но главное — кратко! — в «Росстанях»! Ты чувствуешь, как во всем этом — чуть и твой Ванюрка… Я всегда влюблялся в заброшенные уголки, в глухие поместья… — и так хотел бы остаться совсем..! Я так люблю следить, как все растет, меняется, зреет, _д_а_е_т_с_я_ человеку! Я поездил по России… — и все же мало! Я не посетил больших рыбных промыслов в разгаре труда, не видал большого сплава леса, не знаю, как снетков ловят. Ах, снетки эти..! Я часто теперь их вспоминаю… а был на Белом озере, где самые лучшие, белозерские… — помнишь — «Марево»?149 Я люблю этот рассказ… Ах, как было жарко в Белозерске, в августе 13 года! Тогда я — осенью — написал рассказ «Волчий перекат»150… — по Северной Двине ездил. Снетки… — их запах, их вкус… на сковородке… — это неповторимое… — сколько же Господь дал людям, и сколько же — русскому человеку, который умеет _в_и_д_е_т_ь, принять!