Ну, я увлекся. А теперь — к грустному текущему…
Вчера А[нна] В[асильевна] отнесла посылочку Елизавете Семеновне. После я сам зашел и застал ее ломающей голову, как это все навязать сестре. Через полчаса она должна была ехать к ней, помочь уложиться. Сказала мне: боюсь — не возьмет всего, при всем желании — а я еще письмо написал просительное А[нне] С[еменовне], суля по книге ей и дочке Ниночке. Духи будто бы отбирают, таможенники. Носильщиков нет, она — дама сырая, тучная, везет много торговых всяких бумаг для своих отделений модных вещей в Бельгии и Голландии. Я сказал — ну, что можно. Так что, Олюша, прости, если перечисленное мною в прежнем письме не все доставят тебе (* Как бы хотел исправить непринятое тобою, горькое мое прошлогоднее Рождество! Я от всего сердца тогда сам посылал тебе, как горел!). Тройку акулек клюквенных, конфетки… и антигриппал, жасмин, книгу, золотистую медовую карамель, душистый горошек… — что получишь? Если бы ты с ней повидалась! — ты бы ее очаровала. Она очень приятная, «мягкая», — и у-мная! — красивы голубые глаза. Но полнота… Елизавета Семеновна — совсем миньятюрка, как бы не доразвилась в женщину, совершенно резко-другой тип! Ну, да ты умница, сделаешь, как нужным найдешь. Уповаю — что-нибудь дойдет, м. б. Ваня — кисти Калиниченко, — помнишь, художник — небольшой! — его картина — «Перед обыском» — студент жжет в печке нелегальщину, Румянцевский музей.