Наперекор ему Каспер выглядел противоположно, хотя при этом представлял поколение, в том числе и самого Сириуса. Сириус — в официальной одежде, всегда в форме, хорошо сидевшей даже на угловатом подростковом теле. Каспер же не стригся, не причёсывался, закатывал рукава ярких клетчатых рубашек и даже проколол уши. Всё наоборот. Странность Каспера — «Множественное разделение» — для организации была весьма полезна.
Ливрей — сгусток солнечной энергии. Эмоциональный, вспыльчивый и отходчивый парнишка, наивный в какой-то мере и чересчур быстро увлекавшийся, так же легко оставлявший свои увлечения. Не такой уж дружелюбный, хоть и простой в общении, он выбирал определённый круг людей и больше знакомств не требовал. Зато ко всем в наборе относился, как к друзьям-братишкам-сестричкам. Озорничал, куролесил и звонко весело смеялся. Ливрей мог оживлять костюмы и ткани, заставляя их двигаться, словно людей-неведимок в одежде.
Люси — решительная шустрая девочка, насмешливая, дразнящая, с волосами ярких оттенков, подбираемых по настроению. Она была как раз ко всем открыта, увивалась за разными людьми и прислушивалась к ним, и в этой черте Каспер неизменно узнавал себя. Люси быстро заводила приятелей, любую новую информацию схватывала налету и уже потом сортировала по своим мысленным полочкам. В основном приключения делились между ней и Ливреем, а порой и совмещались. Люси меняла своё тело, как того хотела, включая органы и внешность.
Элли, новоприбывшая, оказалась не столько тихой, сколько молчаливой. Она предпочитала слушать и думать, а не говорить и веселиться. Она хорошо танцевала и любила это делать, но при разговоре держалась скромно и почти не жестикулировала. Глаза всегда мерцали с любопытством, как будто она всех испытывала на прочность. Эмоции её проявлялись в яркости редко, она умела их контролировать. Умная и относительно серьёзная, позволявшая собой манипулировать, втягиваемая подружкой-Люси в передряги, она быстро прижилась. Элли умела красть слова, забирая их смысл на какое-то время.
В следующем году к ним присоединился ещё и Мьюз, вечно таскавший на голове наушники и оживлявший то, что слышал в данный момент. Встопорщенный и худой, как больной воробушек, поначалу недоверчивый, немного пессимистичный, но в целом спокойный и предпочитавший сон активной деятельности, он был принят Роаном так же, как они все.
Роан подбирал детей, не обращая внимания на их прошлое, характеры или перспективы. У него находили кров те, кому больше было некуда идти. Неудивительно, что дети любили своего наставника, как только можно любить спасение в чистой и совершенной форме.
Каспер тоже любил Роана. Но по-другому.
И всё ещё силился его понять.
Так что, оставшись наедине с бессмертным одним вечером, он прямо спросил, зачем тот подбирает столько ребят.
— Это вся моя суть, — пожал плечами Роан. — Предназначение. Смысл существования. Они нуждаются в свете.
— Это ведь тяжело.
— Ничуть, если ты отдаёшь этому всё. — Его глаза лучились. Глаза пёстрые, зелёные по краям, серые к радужке, с рассыпанными рыжими крапинками.
У него просто не было чего-то своего, он отдавал всё до последней капли. Слишком много самоотверженности, Роан. Слишком много. И воспитанников он своих любил, если можно приписывать ему подобные чувства — он называл их своими детьми, сколько бы им ни было лет, и даже о прошлых выпусках осведомлялся, поддерживал связь. Для Роана они были важны. Хм.
— Ставишь на крыло пташек, — вздохнул Каспер.
— Пташек? Забавное сравнение. Вроде того, полагаю.
Пташек. И Каспер — один из них. Один из таких же одинаковых в своей отдаче ребят, которых Роан когда-либо выручал из беды. Ещё один птенец в его необъятном гнезде. Понимать это было немножко больно.
— Им повезло, что у них есть ты.
Роан пожал плечами. Он так привык, что даже перестал считать своё дело чем-то особенным.
В проёме двери мелькнули четыре пары глаз. Каспер махнул им рукой: пусть заходят. В конце концов, они здесь — одна семья. Одно поколение. Один выводок птенцов, чьи сломанные крылья только-только начали срастаться.
Роан их любил. Каспера, должно быть, в их числе.
Но, увы, этого не было достаточно.
========== Канареечный ==========
Солнце было сегодня очень ярким.
Весна 2007 года вторглась на землю, обогрев её и мгновенно растопив снега. Едва успели прийти в себя от резких перемен люди и рассесться по домикам птицы, как уже зацвели ягодные деревья, светлея лепестками и веточками вытягиваясь к самому небу. Солнце щедро поливало их, украшая каждую улицу, даже самые невзрачные серые переулки. Жители города бросались в лёгкой одежде наружу, мёрзли, но всё равно радовались. В воздухе пахло музыкой.
Роан много гулял по городу, но никого с собой не звал. Потому Каспер удивился, когда, спросив, получил весёлое согласие, и тем более смутился, когда они действительно направились по улочке с ещё не прогретым асфальтом, выравнивая шаг. Роан что-то щебетал беззаботно, однако в его речи не было той захламлённой безделицы, как привыкли болтать все остальные. Нередко Люси или Ливрей много говорили, но у них всё было поверхностным, флудящим, а вот каждое слово Роана обладало значимостью. Каспер не понимал целиком, но слушал и запоминал, отвечал, когда бессмертный обращался к нему.
Касперу было пятнадцать, и со своими чувствами он уже смирился.
Не было толку отрицать. Да, он действительно влюбился в Роана. Без определённых черт и качеств, лишь за то, что Роан существовал — Каспер не мог объяснить иначе, да и не пытался. Всё равно чувство, такое сильное, жгучее, болезненно-яркое, не отпускало, и он не представлял себе жизни другой. Каспер уже не мог отвязаться от этой чёртовой и неправильной привязанности.
Он понимал, что рассчитывать не на что.
Роан — учитель и помощник, советчик и товарищ ему, но никак не любовник. Начиная с того, что он не способен на столь земные чувства и заканчивая такой мелочью, что он парень. Хотя последнее как раз Каспера не смущало. Ну парень и парень, что с того? Проблема была в другом. Проблема была в том, что взаимностью Роан не ответит.
Потому что родительские чувства и чувства любовные — всё-таки разное. А Роан принимал Каспера как одного из воспитанников своего поколения, относился к нему, как одному из тех, кого поднимал из темноты, кому крылья сращивал и учил летать. Каспер — даже при всей серьёзности завоевавших его сердце чувств — отлично понимал, что его чувство останется с ним.
Нельзя ранить Роана, сбивая его с толку какими-то симпатиями подростка на две тысячи лет его младше. Нельзя его заставлять ощущать вину — а Роан добрый, он наверняка будет считать себя виноватым. Нельзя… просто нельзя так с ним обращаться. Каспер закрывал глаза ночами, засыпая с его образом, и с ним же просыпался, но Роану не стоило об этом знать. Что угодно, но не это. Роан слишком много сделал, и обременять его своими заморочками — предательство и неблагодарность.
С этого места было частично видно город, раскинувшийся широким пространством крыш и переходов, тонких ручейков и перекрёстков. Дома расстилались общей волной, словно их можно на одну ладонь поместить. Здесь красиво ночью, должно быть, но и днём хорошо. Два путника присели на лавочку под высоким деревом, ещё только зацветавшим, и смотрели вперёд.
А затем Каспер всё-таки спросил про людей.
Он оправдывался интересом, хотя не мог не признать, что лишь пользовался безотказностью Роана. Бессмертный никогда не лгал, а на прямые вопросы ученика всегда отвечал честно. Мог что-то скрыть, но не искажал смысл. Приятно. Вот и сейчас он заговорил. Он не помнил прошлого. Он привык, что они его оставляют. Для него это уже стало естественным.