Каждый раз посылали к Роану, потому что Роан — тот, кто объяснит всё правильно. Его метафор никто не понимал, но посылали именно к нему, потому что, мол, бессмертный из них должен быть самым умным, авось поможет. Но если бы Каспер горел желанием получить утешение, он даже тогда бы не обратился к Роану. Бессмертному знать незачем. Всё равно незачем.
Каспер снял квартирку рядом с отделением, чтобы не переносить сюда приступы, хотя приходил так же часто. Обосновывал тем, что самостоятельность — это важно. Сириус пока что оставался здесь, но он уже готовился к переезду, а из остальных восемнадцать вот-вот Ливрею только исполнится. Девочки и Мьюз ещё малы. Люси оставалась под надзором отделения, чтобы случайно не напортачить. Каспер мог бы взять на себя ответственность за неё, но это требовало бы демонстрации ей всей прелести приступов безумия, чего он остерегался.
— Будь добр, объясни ты ещё раз, — с безукоризненной лучезарностью улыбнулся Каспер. Сириус глядел на него мрачно. Пожал плечами.
— Это лучше, чем перегрузка, — заметил он.
«Нет». Если перегрузка значила смерть, то совсем нет.
Лучшее качество Сириуса — это его твёрдая надёжность. Если ты ему что-то рассказал, он не будет трещать об этом кому ни попади. Он вообще никому ничего не расскажет. Если спросят, может, и ответит; правда, если дал обещание молчать, то промолчит. Но Каспер такой клятвы с него не взял, потому что деталей не раскрывал и вообще, у них и так отношения на уровне «попробуем не мешать друг другу существовать». Зачем усугублять?
— Дефекты позволяют жить, хоть и бывают вредными, — пожал плечами в идеально выглаженной тёмной рубашке Сириус. — Привести примеры из теории?
— Не, спасибо.
Жить-то они позволяют, вот только…
Каспер провёл ладонью по лбу. Голова гудела. Приближался новый период, когда он назовёт своё состояние «мигренью» и будет избегать взгляд Роана, чтобы случайно не выдать истинного положения дел.
— Говорят, есть способы бороться, — продолжал Сириус. Перечислил. Какие-то мутные и трудные. Или воздействие других странностей. Или то, что он вообще едва зацепил, но Каспер вздрогнул и попросил остановиться. Сириус вскинул брови: — Физический контакт? Да, некоторые считают его действенным. Но там нужна сильная эмоциональная привязка. Предполагается, что близость лечит последствия. Но мне мало известно. Далее…
Ха-а-ах, звучало-то хорошо.
Каспер закрыл глаза, уже теряя связь между словами. Всё размывалось. Его раздирала боль.
Когда же это прекратится?..
========== Лиловый ==========
— Лиловый цвет — символ мистицизма и трагизма и в то же время символ любви и эмоциональности. Чем не прекрасное сочетание? Но вообще-то я не планировал его носить. Представляете, давным-давно купил, а нашёл сегодня в вещах. Удивительное свойство мира: ты находишь то, что давно тебе принадлежит, но считаешь это чем-то новым и удивительным, забывая про его обыкновенную суть. Опять же, если искать смысл в чуде…
Если искать во всём смысл, может, набредёшь на нечто важное — так говорилось где-то, но вряд ли Роаном. Роан всегда советовал жить, не полагаясь на глубинные раскопки, ведь срок слишком мал, чтобы рыть на одну глубину, а идти вдаль гораздо интереснее. Не стойте на одном месте, ребята. Идите. Бегите. Летите. Не позволяйте времени поймать себя в силки.
На Роане была лиловая клетчатая рубашка, свободная, не облегавшая тело, с закатанными рукавами и расстёгнутыми первыми пуговицами. Кроме рубашки — чёрные брюки и потрёпанные месяцами чёрно-белые кроссовки. Вроде попытка в официальность, а опять невесть что получилось. К тому же, яркая одежда делала Роана светлее — и без того бледнокожий и с золотистыми волосами, он сделался почти воздушным. Взгляд останавливался только на нём. Больше Каспер не был на что-либо способен.
Его штормило. Разрывавшая изнутри, гнусная боль, гноем отравлявшая сознание. Разлитый по мыслям яд. Всё виделось мрачнее, всё обострялось до бесконечной тонкости, каждая черта мира резала, словно битое стекло. Смотреть было больно. Думать — вообще непереносимо. С телом-то как раз всё хорошо было, и эта слепая вера в силы и рефлексы помогала Касперу двигаться, потому что осмысливать свои движения он не успевал. Спотыкался, шагая через порог. Чуть не влетал в углы. И всё — на неосознанной интуиции, тупые привычки, ставшие его спасением. Оставалось надеяться, что он не слишком бледен.
Однако его товарищи по поколению были чуткими. Спасибо, воспитание бессмертного.
— Плохо выглядишь, — заметил Сириус, пронизывая его, словно рентген. Не то чтобы ему было дело до самочувствия Каспера, учитывая их вечные тёрки, но неполадка одного элемента ведёт за собой неполадки во всём механизме, а Каспер, к великому сожалению Сириуса, в этом механизме имел не последнее место.
— Не выспался, — отмахнулся Каспер наугад. Ориентироваться по голосу было легче, чем глядеть, где находился собеседник. Всё равно не получалось собраться и хотя бы отдалённо понять, что вокруг происходило.
Было больно. Очень. До выжигания нутра. Каспер давился болью, отлично понимая, что дело не в физическом недомогании или болезни. Все проблемы — в его странности. В чёртовом дефекте. Он опять разыгрался, и в этот раз всё было гораздо хуже, чем обычно.
Роан — светлый котик с лиловым бантиком. Ассоциации забавные и наивные. Светло-палевый, да. С белыми лапками и грудкой. Каспера качнуло, и он резко встал, чтобы не упасть. На действие рождается противоречие. Сейчас он придёт в норму. Немного потерпеть.
— Тут душно, — как ни в чём не бывало проговорил он. Воздух задымлял рассудок. Речь поддавалась ему на уровне тех же въевшихся привычек, и кое-как он мог ворочать языком, приноравливаясь к обычному своему тону. Хоть как. Пусть они просто не узнают, насколько ему плохо. — Прогуляюсь.
Он вышел с прямой спиной и даже прошёл до вечно пустующего кабинета. Завернул туда, прикрыл за собой дверь, прислонился к стене. Всё кружилось. Его ломало. Можно было услышать треск.
Он так с ума сойдёт. Он так сойдёт с ума…
Каспер закрыл глаза, проглатывая стон. Отчаяние затмевало оставшиеся крупицы мыслей. Его раздирало изнутри. Воспоминания, образы, ощущения, впечатления, сны. Всё это терзало-ломало-рушило, он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, он не мог думать, не мог чувствовать, ничего не понимал, не понимал себя, что творилось с его разумом, что творилось с его мозгом и пошатнувшейся психикой, что, что…
Вчера его версия погибла.
А удар пришёл сегодня.
Хотелось выть, как раненому зверю, но там, за стенами, ещё были те, перед кем ни за что, никогда… Каспер давился криком, отчаянной песнью горестной птицы, и понимал, что долго так не протянет. Не сможет. Он не настолько сильный.
— Каспер! — этот голос был знаком ему, и даже теперь, на страшнейшей грани, он пошатнулся и на ощупь, ничего не видя в полумраке погашенного света и собственного безумия, потянулся к нему. Источник света. Свет, свет. Спасение. Тот, кто в руках своих держал его сердце, о том не подозревая. Тот, кому Каспер себя давно вручил. Он подался к этому теплу, к свету, к своему собственному неправильному чувству, к своей тотальной ошибке, к тайне, которую нельзя открывать…
Он подался вперёд. Дверь успела закрыться, они не успели развернуться; мягкий глухой звук — удар о пол, чужие руки, в мгновенной реакции уцепившиеся за его плечи, колени об колени, одна нога согнута, другая вытянута, а он — поверх, на коленях, руки по сторонам от чужого тела, тёплого, крепкого; опустился в беспамятстве, прильнул безнадёжно, за последнюю надежду хватаясь. Не вздрогнул, не понял, когда упавший, прислонившийся лопатками к холодной стене человек притянул его к себе сам, когда обнял, зарываясь пальцами в отросшие волосы, другой рукой привлекая ближе. В темноте слышалось лишь дыхание, одно — рваное и частое, другое — спокойное, но чуть подрагивавшее.