Как бы их благородство не оказалось напрасным…
Дома была только мама, и она провела Кирилла по дому, смущённо и неловко пытаясь рассказать, что к чему. У него будет новая школа. Новые люди. Здесь несколько магазинов, а если нужно что-то особенное — до города недалеко, но лучше не ездить одному.
— Хорошо, я не буду, — согласился Кирилл, прямо на неё глядя. Это так странно. Он никогда не обращал внимания, но и впрямь странно: когда ты смотришь на людей прямо, они не могут твои чувства прочитать. Теряются, потому что обычно такого напора никто не выказывает. Читать по языку тела всегда можно, но не получится, если твой взгляд пойман в силки чужого взгляда. Никто не поймёт, о чём Кирилл думает. Больше никто не поймёт его.
— Славно, — отозвалась мама, выдавливая улыбку. Тревожилась. Боязно это, брать к себе чужого ребёнка, ещё и раненого гибелью всего привычного мира. Но она просто не знала, что Кириллу всё равно. Ей нет нужды его жалеть, если он сам себя не жалеет. Всё в порядке. Он просто будет таким, каким должен быть. — Слышишь? Они пришли! Пойдём их встречать?
Кирилл кивнул, пропуская смысл мимо. Он вслушивался в её голос и думал, что не хочет никуда идти. Ни к другим людям. Ни к изменениям в жизни. Ни к чему. Он держал в ладонях осколки прежнего самоощущения и не знал, что с ними теперь сделать — выбросить? Так просто взять и выбросить? А что у него останется?
Он остановился на лестнице, когда мама уже приблизилась к папе, обняв того и повернувшись к новоприобретённому ребёнку. Каспер разглядывал их внимательно. Мама — женщина с красивыми, без преувеличения красивыми чертами, черноволосая и желтоглазая. Папа — обычный мужчина средних лет, со светло-русыми волосами и карими глазами, у него широкое лицо, но от него так и веет добродушием. За руку… папу держала девочка лет пяти, в светло-голубом сарафанчике и сандалиях на босу ногу. Вьющиеся чёрные волосы в двух косичках и жёлтые большие глаза, копия матери с вкраплениями лишь внешности отца. Семейная черта такая. Кирилл тоже был похож на маму…
Он вздрогнул и тут же улыбнулся, всего миг потратив на овладевание сосредоточенностью. Девочка смотрела на него исподлобья, недовольно и сердито, как будто он лично её чем-то обидел. Настороженная зверушка с встопорщенной шерстью. На попытки приручить наверняка кусается. Кирилл спустился и подошёл, не снимая с лица спокойное выражение. Папа опустился на корточки, чтобы их лица были на одном уровне.
— Какой большой, уже почти мужчина, — улыбнулся он, и в его улыбке сияла искренность.
Кирилл протянул ему руку, и немного удивлённый отец пожал её. Маленькая детская ладошка утонула в большой руке взрослого. Кирилл повернулся к девочке, глядевшей на него со смесью любопытства со злостью, и уже раскрыл было рот, чтобы представиться, но она громко фыркнула и кинулась вперёд, промчавшись чёрно-голубым вихрем и скрывшись на втором этаже.
— Люська немного недоверчива, — извиняющимся тоном проговорила мама. — Дай ей немного времени привыкнуть… хорошо?
— Да, конечно.
Кирилл не хотел о ней думать. О том, что ему придётся не только к взрослым привыкать, но и к незнакомой взбалмошной девчонке, почему-то его не принявшей. Сердце скрипнуло, и мальчик едва не потерял концентрацию, спохватившись лишь затем: всё в порядке. Всё прекрасно. Если он сам не будет так думать, то не подумают и они. Так что Кирилл согласился и на предложение попить чаю. Всё равно в комнату девочки ещё вещи Кирилла относить, раскладывать…
*
В спальне были голубые стены, имитировавшие дневное небо, даже рисунки облаков белой краской поверх обоев: всё такое радостное, ясное. Мебель из светлого дерева, две одинаковые кровати, на левой стороне полно мягких игрушек. Вещи Кирилла поместились в один рюкзак: только одежда и школьные принадлежности. Он осенью во второй класс пойдёт. И там тоже будут люди…
Девочка сидела в постели, скрестив ноги и мрачно взирая на новоприбывшего. Кирилл пожал плечами, всё равно они ничего не могут с этим сделать. Прошёл к своей кровати. Голубое покрывало, белая подушка и простынь. Всё застелено. Новая сестричка зло сопела, её хорошенькое личико искажалось гримасой неприязни, но не отталкивало. Кирилла вряд ли можно теперь оттолкнуть. Да и было бы, от чего.
— Ты, зачем пришёл? — требовательно спросила девочка.
Он повернулся к ней, удивлённый. Зачем? Это не его идея! Не его желание! Он вообще не представлял, что с собой делать. Это её родителей спрашивать надо, почему они решили его забрать. С ней, что ли, не посоветовались? Но смысл тогда на нём срываться?
— Меня зовут Кирилл, — напомнил он. — А ты Люся?
— Люси. — Девочка демонстративно скривила губы. — Когда ты уйдёшь?
— Не знаю.
Никогда, судя по документам. Или после восемнадцати. Всего десять лет…
Этот дом добр. Он светлый, в нём жила себе спокойно милая семья, в которой у родителей прекрасные отношения с дочерью. Здесь всё у людей было хорошо. Они все были живы. Оглядываясь назад, Кирилл вспоминал свой дом: чёрные обуглившиеся стены, выброшенный он вперёд спиной, разрушение и кривые грязные обломки, когда-то сочетавшие в себе красоту и тепло. Он стоял перед ними и не помнил, насколько громко кричал. Может, стоило звать истошнее. Может, стоило рыдать до самых небес. Но он мог тогда только выть, и на его вой собирались люди больше, чем на грохот взрыва. А если бы он был бы настойчивее, отчаяннее — они бы вернулись?..
— Извини, — сказал он, хотя не чувствовал себя виноватым. У этой девочки было всё. А у него ничего не осталось.
Люси смотрела на него сердито. Развернулась к стене и уткнулась в нос плюшевой черепахи с маленькими глазами и круглым голубым панцирем. Почему черепаха голубая — тоже вопрос. Но Кирилл его не задал. Он сел на свою новую кровать и подумал, что вряд ли долго протянет в одной комнате с этой особой. Но лучше так. Он просто будет улыбаться. Однажды, возможно, она ответит на его улыбку.
========== Тёмно-лазурный ==========
Надо улыбаться, чтоб в живых остаться.
Надо улыбаться, чтоб живым казаться.
(Otto Dix - Надо улыбаться)
Кирилл — образец идеального сына. Он вообще во всём образец, за что бы ни брался. Дома он помогал родителям прибираться, готовить, чинить что-то, если отцу требовались вторые руки. Он быстро освоил маршрут до школы и стал добираться сам, пешком, чтобы не напрягать их лишний раз просьбами подвести. Когда родители работали и дом пустовал, Кирилл также ходил за Люси и забирал её из сада. Девочка хмурилась и топала за ним, сбивая встречаемые на дорожках камушки. Воспитателям её Кирилл быстро полюбился: такой маленький, а такой самостоятельный, просто золотко. Разумеется, золотко. У него глаза цвета плавленого металла и выражение у них сияющее. Он смотрел в зеркало, он в курсе.
Когда они возвращались, то шли наравне. Люси вечно казалось, что он пытается её обогнать, и она ускоряла шаг, не замечая, что новоиспечённый братец только старался к ней приноровиться. Люси была сгустком непосредственности: любые эмоции на лицо, любое настроение водопадом, и всё ярко и просто. Она, конечно же, была ребёнком. Но Кирилла почему-то не любила. Не верила ему, что ли?
Настаивать он не собирался, продолжал вести себя, как нужно. Родителям неизменно отвечал, что всё хорошо. Когда приходил врач, проверять, остался ли Кирилл человеком, пережив такую травму, мальчик уверенно делал вид, что лучше него только ангелы живут, да и то лишь из-за крыльев. Каким-то неведомым образом взрослые — эти взрослые, которые, казалось бы, не должны вестись на игры малолеток, — верили ему и с облегчением выдыхали: не затронуло мальчика сильно, он справится и пережил уже почти полностью. Ха, если бы. Если бы…
Ни с чем он не справлялся. Ну вот ни с чем.
Кирилл вставал каждое утро, потому что так надо было. Не ему, так людям, его принявшим. Нельзя же перекладывать на них ответственность ещё большую, чем они себе уже позволили? Итак, он просыпался. Сестричка обычно видела девятый сон, пока он собирался в школу, пока спускался вниз и разогревал оставленный родителями завтрак или ел с ними, если у них намечался выходной. Он одевался, закрывал дверь дома, шёл в школу. В школе сидел, сколько было положено, учился прилежно и старательно, в переменах общался с ровесниками — контактируя с кем-то, Кирилл не ощущал себя таким разбитым. Когда уроки заканчивались, он возвращался домой, ходил за Люси, потом делал уроки и уборку, а вечером ложился спать, отворачиваясь к голубым стенам и представляя, что они затягивают его в свой недонебесный водоворот. Всё.