К чему же всё это приведёт?..
========== Слоновой кости ==========
Роан сидел на ограде близ детского дома и смотрел на небо. Утреннее, раннее и невинно-прекрасное. Роан слушал облака, дышал вместе с ветром и помнил о звёздах, что всегда скрыты за дымкой лёгких мечтаний — то постоянное, что существует, даже если затевать его ярким дневным светом. Люди так беспечны, когда не смотрят на небо. А когда смотрят — обычно вспоминают, что всё гораздо важнее и глубже, чем им хочется представлять. Получается, взгляд в истину делает их несчастными…
Но Роану не нужно было любоваться облаками, чтобы понимать свои чувства. Расставание с Каспером мучило его. Терзало нещадно, и он едва ли мог вспомнить, чтобы его когда-то вообще заставляло так сожалеть. Он скорбел над погибавшими, жалел о несбывшихся, но никогда не ощущал такой тоски, как теперь. Когда-то, когда они ещё не знали друг друга настолько хорошо, когда не знали, что делят одно чувство, а не разные — тогда всё было проще. Но ведь прошлое не вернуть. Каспер — на всём, что для Роана имело смысл. В каждом вздохе. В каждом символе красоты.
Жить без него было даже мучительнее, чем жить без смерти. Раньше Роан этого не осознавал.
Наблюдать за ним было тяжело. Просто наблюдать, ловя любое слово, любое движение — как когда-то давно, но уже помня их наизусть, лишаться тепла, его однажды познав.
Роан перевёл глаза с облаков на дом. Старый, грязный, скучный. На пороге — парнишка юный, но почти сложившийся, и было в нём то чувство, которое Роан различал всегда и во всём, как бы хорошо оно ни пряталось. Парнишка приблизился, а Роан соскочил с ограды.
— Я подарю тебе дом, — сказал бессмертный спокойно. — Настоящий. И ты сам сможешь найти в себе всё, чего тебе не хватает.
Антон смотрел на него винными кошачьими глазами, затем опустил ресницы и позволил погладить себя по голове. Он такой пустой и грустный, веет прошлым. Но иначе. Он не был похож на Каспера. На Каспера никто не похож. Антон — другой человек, ребёнок, отныне — ребёнок Роана, как и все те дети, что уже следовали за каждым его шагом, таяли в тенях и в свету искрились. Роан любил детей, а дети со временем начинали любить его. Антон тоже его полюбит. И Антона он обязательно защитит.
Он забирал его не потому что привык. Он забирал его, потому что кроме него никто его не заберёт. Антон, видимо, это понимал, потому и преданно ждал: Роан — единственный оставшийся в этом мире, кому он нужен.
Что ж, это правда. Детям нужен Роан. А Роану — дети.
*
Он познакомил Антона с костяком Авельска, но мнения оформленного не дождался. Когда спросил — парнишка только плечами пожал. Не привык расценивать людей, должно быть. Роан не стал приставать и не стал навязываться; со временем они так или иначе начнут много разговаривать, к чему приближать то, что рано или поздно само устроится? Роан знал людей очень хорошо, даже таких замкнутых, как Антон, ему нужно время. Может, неделя, может, несколько лет — не важно, Роан терпеливый. Они будут говорить долго и много, просто позже.
Но есть вопросы, которые им стоит обсудить сейчас.
Роан предложил выйти на балкон, и парнишка послушался. Двигался гибко, но резковато. Много дрался, видимо. На костяшках — ещё не зажившие ссадины. Капюшон прикрывал лабораторный номер.
Антон знал, что соглашается идти в пустоту. Роан никогда не говорил о своих планах — и на Антона, и на его будущее, и на всё прочее. Однако, видимо, пареньку и не требовалась определённость. Он ничего не ждал ни от жизни, ни от обретённого наставника. Что ж… может, оно и к лучшему. Он всё равно будет расти. Он будет жить. А вот сейчас всё строилось легче.
— Авельск — не самый лучший город, — заговорил Роан. Их обдувало вечернее солнце, заполнял розовато-рыжим сиянием ветер, откладывая голубые тени на вещи на балконе, делая белые рамы цвета слоновой кости. Дворы мешались с домами, такими ровными в геометрическом воображении, с крышами и балконами, с разноцветными квадратиками окон. Антон смотрел на наставника, внимая. Роан чуть улыбнулся, переводя взгляд на город — так парнишке было спокойнее. Заговорил: — Знаю, у тебя много с ним воспоминаний связано, хоть в то время ты и не представлял оформлено существование Авельска. Сейчас здесь развернётся настоящая война. Война странных, коль быть точнее. Возможно, она всё уничтожит или всё спасёт — кто знает? Я могу лишь предполагать, однако, если мои предположения верны, скоро нам предстоит затронуть ещё одну важную тему. Это касается тебя в том числе.
— В том числе? — повторил Антон, облокачиваясь на стену. Его зоркое внимание не отпускало. Вечер акварелью красил его лицо и острые уголки глаз. Роан глянул на него вполоборота.
— Однажды ты услышишь целиком, как услышат и все иные. Сейчас, однако, я хотел бы поговорить о другом. Ты не будешь против, если с нами будет жить ещё один человек?
— Нет. — Антон отвечал кратко и лаконично. Ну да, в детском доме ему приходилось тесниться, вряд ли это для него в новинку. Тем не менее, тот, с кем ему придётся жить теперь…
— Этим человеком будет Настя.
Контроль над внешним провалился с треском. Антон побледнел, удивлённо расширились зрачки, на миг лицо его стало совсем беззащитным, уязвимым, как у раненого ребёнка. Это состояние застыло, и Роан смотрел на него с ласковым сочувствием. Да, это тяжело. Это может его разрушить. Но…
— Вы нашли её? — белыми губами выдавил Антон, во все глаза глядя на бессмертного. Слетела настороженная замкнутость. Такая подверженность эмоциям, надо же.
— Есть сложности. Она ничего не помнит. — Роан чуть склонил голову набок. — Послушай, Тош, это важно. Это та девочка, с которой ты бежал — но и не совсем она. Настя ничего не помнит. Ни лабораторий, ни улиц, ни тебя. Её воспоминания изменены, чтобы она могла жить среди нормальных людей.
— Не помнит, — повторил Антон, ещё больше бледнея. Теперь он опирался на стену, как на последнее устойчивое. Его губы сжались, голос дрогнул: — Но она в порядке?
— Она цела. Она выросла прекрасной девушкой. — Роан мягко улыбнулся. — Она часто молчит и носит перчатки, потому что в ней просыпается затаившаяся раньше странность. Но она в порядке. Она жива и здорова.
— Настя ничего не помнит, — проговорил Антон, опуская голову. Он не дрожал, наоборот, словно окаменел. — Но она в порядке.
Насколько же ему от этой правды больно?
Да, правда ранит. Как и необходимость. Роан взглянул на облака — далёкие, оттенка слоновой кости, размазанные по горизонту. Странно, что люди редко получают того, чего больше всего желают. а от полученного порой и отказываются. Так, как он отказывается от Каспера.
Так, как он отказывается от счастья.
========== Сиреневый ==========
В конце июня к ним приехала Настя.
Настя — девочка из прошлого, но совсем другая. Это изящная маленькая девушка, у неё женственные жесты, живая мимика и не погасшие глаза светло-сиреневые, цветочного такого оттенка. Как и когда-то давно, волосы короткие, подстрижены неровно, чуть взъерошены. Настя была предельно вежлива с наставником и с Антоном — но она видела их впервые.
Двадцать пятого июня две тысячи семнадцатого года нашей эры Роан узнал в ней ту, кого когда-то уже встречал. Не в том, что она была похожа — совсем наоборот. Это был вообще словно другой человек; она не смотрела потерянно, разве что немного робко, у неё были воспитанные богатым домом манеры, а не дикарские попытки защититься, а ещё она говорила совсем тихо. Антон, приведя её, вёл себя спокойно и ровно, ничем ничего не выказывая, но Роан осколочную боль ловил в каждом его взгляде на Настю — а вот она не замечала.