В следующий раз я увидела ее в тот же день вечером, когда мы, как всегда опаздывая, спускались на ужин. Она поднималась наверх, мы столкнулись на лестничной клетке. Я не стала проверять, какое впечатление она произвела на Марека, мне было достаточно того впечатления, которое произвел на нее он. Этот взгляд на него и сразу же на меня... В мире не найдется женщины, которая не знала бы, что это значит, у меня возникли смешанные чувства.
– У нее интересно раскрашены глаза, – сказал он, усаживаясь за столик. – Ты заметила? Теперь так модно?
Я кивнула, наполнившись легкомысленным удовлетворением. Если бы он ничего не сказал, я бы забеспокоилась – девушка бросалась в глаза, а он замечал все.
– У нее несимметричные брови, и она умело это подчеркивает, – ответила я. – Она прибавляет выражение лицу. Глаза у нее действительно раскрашены неплохо, и я пока не могу найти никакого недостатка, который можно было бы подсунуть тебе под нос. Кроме того, что она намного старше, чем выглядит.
– Откуда ты знаешь? Вы знакомы?
– Нет, я ее в первый раз вижу, и вообще не знаю, кто это. Она живет рядом с нами. Я просто к ней присмотрелась.
– Выглядит она всего на двадцать восемь, – критически заметил он. – Но по-моему, ей тридцать два...
– Тридцать пять, – безжалостно поправила я, – а может и шесть. Я в этом разбираюсь.
Больше мы про девушку не говорили, были более интересные темы. Однако не следующий день я утвердилась в мысли, что Марек ей глянулся. На это неумолимо указывали незаметные признаки. Я самого начала знала, что его должны уводить, особенно личности агрессивные и уверенные в себе, но из-за этой черепахи я чуть не лопнула от злости. Было в ней что-то такое...
После ужина я задержалась. Мы опять заканчивали последними, как опоздавшие. Кто-то предложил ей партию в бридж, за одним столиком уже играли, а за другим искали четвертого.
– Может быть вы?.. – сказал нам с надеждой известный композитор.
Я собиралась отказаться, но Марек меня опередил.
– Сыграй, – предложил он, – ты же любишь, и давно не играла. Хочешь?
Я заколебалась. У меня появились плохие предчувствия. Она тоже играет, береженого бог бережет, но не выманиваю ли я волка из лесу?..
– А ты как? – осторожно спросила я.
– А я с удовольствием посмотрю. Я предпочитаю болеть. Сыграй, сыграй...
Эта агитация показалась мне немного подозрительной, но композитор уже не отставал. Я взяла карты, девушка попала ко мне в партнерши и села напротив, женщины против мужчин. Марек поставил себе кресло рядом со мной. Собственно говоря у меня не было к ней никаких претензий, она пока не сделала мне ничего плохого, а красоту ее я могла в конце концов и простить.
– Накажем мужиков, хотите? – добродушно предложила я.
– Охотно, – ответила она улыбаясь уголком рта, тоже как-то несимметрично. Асимметрия казалась главной чертой ее красивого лица.
Понятно, что в карты я смотрела только одним глазом, а вторым присматривалась к партнерше. Играть она умела, это не вызывало сомнений. Мы бы конечно обыграли мужчин, если бы она не пробросилась. Она надолго задумалась, держала карты в руке, противник очень долго колебался, делать импас под даму или нет, импас был бессмысленным, все показывало, что он этого не сделает, я бы и сама держала готовой эту малку, но он вдруг решился, положил валета, а она, не смотря ни на что, сбросила валета. Когда карта ложилась на стол, она уже опомнилась, но не успела отреагировать.
– Ох! – крикнула она и со страхом закрыла лицо рукой. – Ну, знаете!.. Вы не должны были импасовать! Извините меня...
– Ничего, – ответила я вместе с противниками. – Я знала, что вы положите то, что держите в руке, потому что на стол вы не смотрели. Я и сама так могу. Ерунда, все равно мы их обыграем.
– Наглые бабы, – подвел итог композитор.
Ее жест позволил мне заметить один недостаток в ее сказочной красоте. У нее были деформированы два ногтя на правой руке, на среднем и безымянном пальцах. Из-за тщательного маникюра это не бросалось в глаза, и я подумала, что двух ногтей для создания неприязни мне может не хватить.
В Марека с этого момента будто что-то вселилось. До сих пор он сидел тихо, а теперь вдруг оживился и начал ей ассистировать. Зажигал ей сигарету, заказывал кофе, подвигал пепельницу, почти готов был усесться с нею, чтобы согреть. Он окружил ее облаком внимания большим, чем меня, как бабку на базаре, и было видно, что она принимает это как явное ухаживание. Я знала, как к этому относиться, и если бы это была противная старая мымра, я не имела бы ничего против, кто знает, может в моем сердце даже проснулась бы жалость, но в присутствии ее внешности во мне поселился протест. Где-то внутри, меня грызла ядовитая змея.