Но среди всего этого удовольствия я не забывал о просьбе Виолетты. У нее действительно был талант, и я заставлял учить ее «Марион Делорм» Виктора Гюго, «Неверную Агнессу» Мольера, «Ифигению» Расина, все это ради развития сценической игры.
В свое время графиня, воспитывавшаяся в пансионе Птичий Монастырь, участвовала там по праздникам в постановках. А сейчас они репетировали вместе с Виолеттой. Одетые в настоящие греческие костюмы, едва прикрывавшие тела, они с такой страстью играли Расина, что я смотрел на них с несказанным наслаждением. Высокий рост и почти мужской голос делали графиню пленительной и в то же время мощной.
Мой знакомый драматург заметил способности Виолетты и предложил написать одному театральному профессору. Впрочем, он меня предупредил, что тот наверняка попытается за Виолеттой ухаживать.
К профессору я отвел Виолетту сам. Я отдал ему письмо друга, и он согласился, что у Виолетты действительно призвание, после того, как мы с ней показали три разученные роли.
Виолетта стала заниматься. Месяц она разучивала роль Керубино, которую пожелал увидеть профессор. На протяжении этого времени все было хорошо, но по прошествии месяца Виолетта заявила, что больше не пойдет на занятия.
Я стал выяснять, что случилось. Оказалось, именно то, о чем и говорил мой друг. Поначалу, четыре или пять уроков, профессор относился к ученице почтительно, но потом, под предлогом разучивания жестов, все больше и больше стал прикасаться к ней, и прикосновения эти были скорее любовника, чем учителя.
Мы заплатили за уроки, и туда она больше не вернулась. Та же история повторилась и со вторым преподавателем.
Однажды Виолетта вошла в его кабинет, и обнаружила на столе книгу с непристойными гравюрами. Это была «Тереза-философ». Название ничего не сказало Виолетте, но первая же увиденная гравюра прояснила все. Профессор собирался как раз уходить, но просил обязательно дождаться его. Конечно же, Виолетта этого не сделала, напротив, покинула дом как можно быстрее.
Второму учителю мы тоже заплатили, и Виолетта к нему больше не вернулась.
Вот тогда мы и задумались, что нужно искать выход из ситуации. Ведь Виолетта не была похотливой, грубой. За три года вдвоем и втроем мы перепробовали все, исчерпали запас самых утонченных ласк, и ни разу с ее уст не слетело ни одного грязного, даже резкого слова.
И подумал о том, что учителем для Виолетты может стать женщина.
Одна моя знакомая артистка дружила с талантливой молодой актрисой, которая успешно играла в «Порт-Сен-Мартен» и в «Одеоне». Звали ее Флоранс. У нее не было любовников, она не была замужем, она была одной из самых известных трибад Парижа.
Только мы оставили позади Сциллу и Харибду, как возникла Флоранс.
Втроем мы стали советоваться.
Я очень хотел помочь Виолетте, но в то же время знал, что расширение связей принесет только неудобства. Я поделился с графиней своими соображениями, и она оживилась. Флоранс только что сыграла роль, где как раз ярко продемонстрировала то, к чему была склонна. Я предложил графине притвориться поклонницей актрисы, представить ей Виолетту, но тут же дать понять, что она недоступна для любви.
Графине понравилось наше маленькое развлечение, и она на месяц заказала абонемент в ложу возле сцены, в театре, где играла Флоранс.
Она устроилась в ложе в мужской одежде, и, отгороженная зеленой ширмой, была видима только со сцены.
Графиня была очаровательна! Она выглядела молодым денди двадцати восьми лет с изящными черными усиками. Эффектный костюм состоял из черного редингота из бархата, подбитого атласом, голубых панталон, коричневого жилета и вишневого галстука.
Огромный букет от модной цветочницы мадам Баргу лежал рядом на стуле и ждал своего часа.
Так продолжалось в течение трех-четырех дней. Актриса смотрела в ложу, откуда бросали букет, и видела там милого и забавного юношу, скорее всего студента. «Как жаль, что это мужчина», — думала она.
Тот же пыл и на следующий день, и через день. И грусть со стороны актрисы. На пятый день в букете была записка.
Флоранс видела записку, но решила прочесть ее только дома — настолько актриса была равнодушна к мужчинам.
Расположившись у камина, она предавалась безрадостным мечтам, закончив печальный ужин в одиночестве.