Присутствие гостя немного смутило Мари, которая думала, что постороннее лицо помешает выражению радостей семейного счастья. Вместо того, чтобы целоваться каждую минуту, расспрашивать, отвечать и опять целоваться — нужно было сидеть чинно, молчать и только изредка вмешиваться в разговор, прерванный приездом пансионерок.
Однако г-н де Бэ понял, что надобно предоставить хозяевам полную свободу радоваться приезду их дочери; он взял шляпу и, вставая, сказал:
— Любезный граф, я не хочу мешать вашей радости, зная, что вы счастливы; я удаляюсь.
Мари в глубине души поблагодарила барона за такую любезность; но г-н д’Ерми заставил его сесть снова, сказав:
— Еще минуту, ведь вы знаете, что никогда не можете быть лишним.
Г-н де Бэ остался, но глаза его, устремленные на молодую девушку, говорили: «Видите ли, меня принуждают остаться».
— Ну так мы, — сказала неожиданно графиня, как бы желая ответить на взгляд барона, — мы оставим вас вашим политическим прениям, которые прервал приезд детей. Пойдемте со мною, — прибавила она, обращаясь к Мари и Клементине.
Молодые девушки встали с такой поспешностью, которая не допускала ни малейшего сомнения в их желании, и, как истые пансионерки, они немедленно воспользовались данным позволением. Граф и барон остались вдвоем.
— Кто этот господин? — спросила Мари у своей матери.
— Это друг нашего дома.
— И часто бывает у вас?
— Каждый день. Твой отец не может жить без него.
Эта фраза хотя и была довольно обыкновенна, однако г-жа д’Ерми, сказав ее, покраснела.
С первого взгляда г-жу д’Ерми и ее дочь могли принять за двух сестер: одна брюнетка, другая блондинка — вот и вся разница; в остальном же одна и та же прелесть, свежесть, грация и красота. Графиня принадлежала не к тем женщинам, о которых говорят, что они хороши еще для их лет; нет, она была так хороша, как бы желали быть все женщины. Черные волосы роскошно окаймляли ее гладкий и чистый лоб; в голубых глазах горел огонь страсти; розовые губы скрывали под улыбкой два ряда жемчужных зубов; складки платья обвивали греческие формы бюста, за который многие девушки не пожалели бы отдать свои 16 лет. Добавьте к этому утонченное кокетство, врожденную грацию, очаровательный ум — и вы получите портрет г-жи д’Ерми. Эта женщина была в полном смысле слова царица гостиных; при ее появлении внимание всех обращалось на нее. С первого дня ее замужества она не изменилась ни на волос — она переменила только имя; к этому-то наружному спокойствию нужно было и внутреннее счастье — оно было, и было вполне.
Однако 17 лет прошло как г-жа д’Ерми была уже замужем; видя ее одну, этому почти нельзя было верить, но в истине этого нельзя было и сомневаться, потому что Мари вступала уже на поприще светской жизни; тем не менее г-жа д’Ерми была так уверена в своей красоте, что далеко не завидовала, как некоторые из матерей, успехам своей дочери, а, напротив, гордилась этим и заранее наслаждалась торжеством ее представления. А 17 лет тому назад граф д’Ерми был одним из изящнейших молодых людей, а девица Клотильда д’Ерблэ одною из прелестнейших девушек. Есть же существа, которые Бог создает совершенно раздельно одно от другого и которых он после соединяет; подобные события мы называем случаем, что доказывает наше безверие — в противном случае, мы должны были бы приписать это воле Провидения.
В одной из гостиных встретились эти две избранные натуры: графа д’Ерми привлекла Клотильда д’Ерблэ, как магнит привлекает железо. Граф был известен своим богатством, и потому-то на него все глядели с некоторого рода удивлением; если где-нибудь ему надумалось ухаживать за какою-нибудь женщиною — то она с этой же минуты делалась предметом общего внимания. Закрыв глаза, можно было быть уверенным, что избранная графом была умна, хороша, изящна; а какое было очаровательное зрелище, когда их увидели вдвоем с его будущей супругой. Вся остальная молодежь исчезла для Клотильды — как затмились и для графа остальные женщины. К несчастью, Клотильда не принадлежала к тем, которые сопротивляются и уступают после борьбы; она хотела не самозванца, но законного повелителя — и потому вопрос о браке был неизбежен; вскоре за тем последовала и свадьба.
Супруги были слишком счастливы, чтобы жить среди развлечений и удовольствий; они удалились в замок, довольно уединенный, довольно таинственный, как нарочно созданный для любви восторженной и эгоистичной, которая продолжалась год, т. е. целое лето и зиму; к концу года родилась Мари. Г-жа д’Ерми пожелала вернуться в свет, на что граф, которого привычки начинали брать верх, легко согласился.