— Беги за этой каретой и вернись сказать, где она остановится. Я жду ответа, вот тебе 10 франков.
Мальчишка тотчас же подбежал к отъезжающей карете; поговорил с кучером, вскарабкался на козлы и через минуту возвратился к де Бриону.
— Уже? — спросил он.
— Исполнил.
— Ты узнал адрес?
— Кучер, сказав мне его за три франка, избавил меня от необходимости бежать за ним; вот подробности: брат и сестра, но, как полагают, любовники; они прибыли сюда дня четыре назад и живут теперь на улице Паулино, № 3.
— Спасибо, — мрачно проговорил Эмануил, бросая ему еще несколько монет.
Мальчишка поцеловал руку де Бриона и побежал к фонарю, чтоб пересчитать заработанную сумму.
Едва живая, приехала Мари в свою квартиру; выходя из кареты, она пристально оглядывала улицу, как бы боясь еще раз увидеть призрак, смутивший ее в театре; но ни души не было на улице. Однако с каждым шагом вперед — на лестнице, в комнатах — воображение рисовало ей тень мужа, и тяжелые занавеси окон, казалось ей, скрывали в своих складках это мрачное видение.
Леон приставал к ней с расспросами о причине этого беспокойства, этой бледности; но Мари, словно боясь звуков своего собственного голоса, хранила упорное молчание.
Сначала она возымела мысль уехать в тот же вечер в Рим, но потом подумала, что сам Бог посылает его, что ей не уйти от его преследований, и Мари объявила Леону, что она чувствует себя дурно, и просила его оставить ее с Марианной. Оставшись наедине со своей няней, она сказала ей:
— Он здесь, Марианна.
— Кто? — спросила старушка.
— Эмануил, муж мой.
При этих словах ужас объял старую няню.
— Где ты видела его, дитя мое? — спросила она.
— В театре.
— Ты ошиблась.
Мари отрицательно покачала головою; у нее не было сил отвечать.
— Что будет? Бог мой! Бог мой! Что будет? — повторяла в испуге Марианна.
— Что Богу угодно, — с покорностью проговорила Мари.
— Уедем, завтра же уедем, — советовала старушка.
— Зачем, добрая няня, — этим мы только отсрочим исполнение суда.
— Что ж остается делать?
— Ждать…
— И надеяться, — добавила старушка.
Мари опустила голову на грудь, и из ее глаз потекли слезы — упав на колени, она благодарила творца за эти слезы — они облегчали, по крайней мере, боль и страдание сердца. Марианна подняла ее с пола, раздела и, взяв на руки, положила на постель, как кладут больного ребенка. Долго смотрела старуха на эту бледную головку, на исхудалые щеки, которые еще недавно цвели так роскошно, были так свежи, — и сколько любви и грусти было в этом молчаливом созерцании.
Бедная Мари! Не в ее силах было вынести эти беспрерывные муки. Через несколько минут щеки ее покрылись ярким румянцем, и лихорадочный сон овладел ею. Часа два спала уже Мари, как Леон осторожно вошел в ее спальню. Марианна сидела у изголовья госпожи своей и молилась.
— Что с нею? — спросил шепотом молодой человек.
— Она устала, это пройдет, — отвечала Марианна.
Леон опустился на колени и, прижав к губам своим руку Мари, заметил, что рука ее горяча.
— У нее лихорадка, — сказал он.
— Кажется.
— Что-то необыкновенное случилось с нею сегодня; она не говорила тебе?
— Нет.
В эту минуту Мари открыла глаза: сжигаемая лихорадкой, она силилась улыбнуться Леону; но вдруг, как бы припомнив что-то, она приподнялась с кровати и, обращаясь к Леону, спросила:
— Который час?
— Два часа, — отвечал он.
— Никто не приходил за мною?
— Кто же мог бы прийти в это время?
— Правда, — проговорила она, склоняясь на подушки, — еще рано.
— Что вы хотите сказать, Мари? Боже! Что значат ваши слова? Мари, вы бредите?
Вместо ответа она протянула ему руку и закрыла глаза, как будто прося его оставить ее. Леон удалился; не понимая ничего, он не ложился спать и с нетерпением ожидал утра, в надежде узнать причину внезапной перемены, совершившейся с г-жою де Брион. Марианна просидела всю ночь у изголовья больной; одна только Мари спала, но сон ее был мучителен и тревожен.
Рано утром Мари проснулась, встала с кровати, на цыпочках подошла к окошку, открыла занавес и стала смотреть на улицу, Там, как и вчера, не было того, кого она так боялась увидеть. Приписав игре воображения вчерашнее видение, она оделась.
Леон вскоре пришел к ней, и утро началось, как обыкновенно.
Однако бедная женщина, словно предчувствуя несчастье, но не смея говорить о нем, была в невыносимо тревожном состоянии. Малейший стук заставлял ее вздрагивать, лицо беспрестанно покрывалось румянцем, кровь подступала к голове и ослепляла ее глаза, так что она принуждена была закрывать их и оставаться долгое время в таком положении. Леон видел все это, но не понимал ничего; он предлагал ей прогулку, но Мари, боясь встретиться где-нибудь за углом с грозным призраком, не соглашалась с его предложением. Целый час прошел таким образом.