Доктор невольно опустил голову.
— О, не опускайте головы, доктор! — воскликнула Мари. — Вы заставите меня умереть от ужаса.
— Напротив, надейтесь, сударыня! — сказал доктор, ощупывая пульс и прикладывая руку к голове больного.
— Теперь, — продолжал доктор, — дайте ему покой. Через некоторое время он придет в себя, потому что он находится в состоянии сна, а не обморока, а это ему полезно. Оставайтесь около него. Мои познания и наша наука бессильны в сравнении с тем влиянием, какое должно иметь на него ваше возвращение; выздоровление его зависит только от морального потрясения. Я пропишу ему, пожалуй, кое-что; но говорю вам вперед, что лекарство не принесет большой пользы. Завтра я приеду сюда не как доктор, но как друг, узнать о ходе его болезни.
— Следовательно, вы ручаетесь за жизнь отца?
— Насколько может ручаться человек в деле, находящемся во власти провидения, — ответил с поклоном доктор и вышел.
— Добрая Марианна, — сказала г-жа де Брион, — ступай спать; ты так много ночей провела без сна, что тебе необходимо отдохнуть немного.
— Я не отойду от него, — отвечала старушка.
— Как хочешь, только знай, что я давно уже не смыкала глаз и отвыкла спать; к тому же мне не нужна теперь твоя помощь.
Пробило девять часов; взошла луна и озарила своим бледным светом дремлющий пейзаж, расстилавшийся под окнами. Тишина, воцарившись вокруг, прерывалась только слабым журчанием водопада, но этот звук так неясно долетал до слуха Мари, что часто дыхание графа заглушало его совершенно.
В комнате больного было спокойно: прикрытая абажуром лампа едва освещала предметы; Марианна дремала в огромном кресле у камина, а г-жа де Брион, склонившись над изголовьем отца, держала его горячую руку.
Все представляло какую-то мрачную и торжественную картину. Из окна, залитого серебряным блеском луны, виднелись черные тени деревьев, которые шли на далекое расстояние и казались непрерывной цепью фантастических холмов; мрачные облака, нагоняемые северным ветром, проносились на синем небе и закрывали по временам светлый диск луны.
Мари сидела в раздумье. Кто знает, в какую бездну страданий она погрузилась в последний месяц, тому нетрудно догадаться, о чем она думала в эти минуты… И слышалось ей, что по временам хлопали двери в комнатах нижнего этажа: это, вероятно, ходили встревоженные слуги; то ветер приносил из отдаления лай собак, который казался ей мрачным предзнаменованием.
В Париже не верят ночным явлениям; там ночи более шумны, чем дни в провинции; но в деревне, рядом с одиноко стоящим замком, ночное молчание имеет странное значение: каждый шорох наводит невольный страх на душу бдящего существа, и кажется ему, что и самый замок, и лес, и поля — все населяется какими-то невидимыми фантастическими призраками.
Бедная Мари! И Марианна и отец ее спали, а она сидела с мрачной мыслью, не смея взглянуть вокруг себя. Невольный страх овладевал ее душою — и она не смела шевельнуться, чтобы не испугаться своего собственного движения.
Эта ночь приводила ей на память ночь, проведенную у смертного одра ее матери, — и тогда уже она считала свое положение безнадежным; и вот прошло немного времени, как положение ее сделалось отчаянным. И так она сидела неподвижно; сжимая тихо руку отца, она взглядывала по временам на его лицо, на котором, при слабом свете лампы, она замечала выражение какого-то особенного страдания. Мало-помалу все затихло, и только ночной ветер пробегал между деревьев, шевелил их вершины, да, врываясь в растворенные окна замка, гудел по коридорам. Холодная дрожь пробегала при этом по телу бедной женщины; и она крепче сжимала руку больного; но он оставался нечувствительным к ее пожатию. И чем тише было вокруг, тем сильнее страх овладевал г-жою де Брион; она звала Марианну, но так тихо, что та не слышала. Тогда она произносила имя отца — но и тот, как Марианна, не просыпался.
Чтоб как-нибудь избавиться от тяжелых впечатлений, Мари хотела заснуть. Но напрасно она углубилась в кресло, напрасно закрывала глаза — тревожная мысль не давала ей покоя, а расстроенное воображение рисовало ей мрачные картины, вызывало грозные призраки. Наконец усталость тела победила тревогу души, и сон, хотя слабый, овладел ею.
Почти два часа она оставалась в этом забытьи и, когда проснулась, почувствовала такую тяжесть в мозгу, что должна была, так сказать, снова приглядеться к окружающим. Марианна и граф еще спали, но Мари почувствовала, что рука последнего, которую она не выпускала из своих рук, похолодела.