Но вот она уже близко к Парижу. Мартовское утро, хотя свежее, было залито лучами восходящего солнца. Зелень показалась уже на деревьях, и дыхание весны делалось ощутительным даже в городе. Все оживало в природе, и это-то проявление жизни, которое окружало Мари, показалось ей как бы началом примирения ее с Богом. Само небо как будто улыбалось ей, и в этом луче солнца, игравшем на ее траурном платье, она видела луч надежды, который мог разогнать мрак, наполнявший ее душу. К тому же сердце человеческое — не обвиняя его нисколько в эгоизме — так устроено, что оно легко утешается и забывает печали, если глаза передают ему веселый вид окружающей природы. Так и Мари: перед нею не было теперь зрелища одинокой смерти, луч луны не врывался в окошко комнаты, озаренной лампой, и не освещал бледного лица умирающего отца; в ушах ее не раздавалось печальное завывание ветра, напротив — перед ней сиял полным блеском день, и печаль ее исчезала мало-помалу, как утренний свет под лучом солнца. Наконец, скорбь тоже имеет свой предел, дойдя до которого, она ослабевает, разумеется, в том только случае, если не унесет с собою рассудка страждущего.
Самой же большой скорбью Мари была смерть Эмануила: больше этого горя для нее не могло быть в жизни.
Вдобавок Марианна была возле нее; она-то, чтоб заставить госпожу свою оторвать мысль от могилы, говорила ей об ее дочери, напоминая ей таким образом слова, сказанные некогда ей самим графом: «Бог посылает детей, т. е. будущее, чтоб утешить в потере родителей, т. е. прошедшего». Марианна твердила ей, что женщина, находящаяся между гробом отца, умершего, улыбаясь ей, и дочерью, протягивающею к ней ручонки, не совсем еще оставлена Богом, а равно и то, что отец ее так тихо перешел в вечность, что даже лицо его не потеряло выражения кротости, и хотя он и не мог высказать, но последней его мыслью было — прощение. Ее слова утешали и облегчали сердце г-жи де Брион, и потому она внимала им с таким удовольствием.
Приехав в Париж, они остановились в гостинице; наутро взяли фиакр и отправились в Отэйль. Дом Мари нашла по адресу, данному ей Эмануилом. При подходе к дому, заключавшему ее последнее счастье, сердце матери сильно билось, и она благодарила Творца, что он допустил ее дожить до этой минуты. Еще было рано, и потому двери дома были заперты; она постучалась. Женщина вышла ей навстречу.
— Жанна Булэ… — проговорила Мари дрожащим голосом.
— К вашим услугам, сударыня, — отвечала добрая женщина.
Мари осмотрелась вокруг, удивленная, что ее дочь не выбежала ей навстречу.
— Я бы хотела поговорить с вами, — сказала она.
Жанна Булэ попросила ей войти.
— Не так давно, — говорила г-жа де Брион, садясь на стул, — некто вверил вам воспитание ребенка, по имени Клотильда… я приехала за нею.
— Сударыня, — отвечала Жанна Булэ, — у меня взяли эту девочку.
— Что вы говорите? — вскричала Мари, бледнея.
— Истину, сударыня.
— Где ж я найду ее?
— Об этом я не могу вам сказать.
— Невозможно! Что вы сделали с вверенным вам ребенком? Отвечайте!
— Я отдала ее.
— Кому?
— Родственникам ее отца.
— Вы не должны были отдавать ее кому бы то ни было, кроме отца.
— Правда, сударыня; я и не отдавала ее, когда пришли за нею, имея только приказание г-на де Бриона; но на другой день полиция заставила меня уступить их требованиям.
— Что ж стало с нею?
— Этого я не знаю, сударыня.
— Давно ли взяли ее от вас?
— Два дня назад.
— Два дня!
— Да.
— Боже мой! Боже мой! — вскричала Мари. — Что теперь делается с моей дочерью?
— С вашей дочерью? — удивилась Жанна Булэ. — Вы…
— Я говорю вам, что это была моя дочь!
Жанна Булэ смутилась.
— Так вы мать этой девочки? — переспросила она.
— Разве мои страдания не убеждают вас в этом?
— Мне сказали, — проговорила тихо Жанна Булэ, — что мать ее умерла…
— Умерла! — повторила Мари. — А что сказали про меня Клотильде?
— То же самое, и бедное дитя…
— Плакало?.. О, говорите мне, говорите, что оно плакало, — сказала Мари, падая на колени.
— Да, — отвечала добрая женщина, тронутая такой сценой. — Клотильда очень плакала, сударыня, и даже отбросила от себя игрушки, купленные ей г-ном де Брионом.
— Бедная крошка!.. Как вы думаете, я найду ее в Париже?
— Полагаю так, сударыня.
— Что мне делать, скажите мне, что делать?.. Я начинаю терять рассудок…
— Вы только что приехали, как кажется?
— Да.
— Вы еще не были в своем доме?
— Нет еще, — отвечала, краснея, Мари.