Прочтя «Бесов», вы действительно чувствуете себя в таком же безысходном чаду недоумений, в таком же нравственном и умственном хаосе, какой изображается сном Раскольникова.
Апокалипсические преувеличения и апокалипсические эффекты Достоевского действительно переносят вас на последний рубеж существования мира, когда небо свивается как риза, и солнце и земля бегут от глаз Всевышнего в те страшные времена мирового безумия и ослепления, когда сын восстает на отца и брат на брата.
«И солнце мрачно бысть яко вретище власяно, и луна бысть, яко кровь. И звезды небесныя падоша на землю, яко-же смоковница отметает пупы своя, от ветра велика движима. И небо отлучися, яко свиток свиваемо, и всяка гора и остров от мест своих двигнушася… И царие земстии, и вельможи, и богатии, и тысящницы, и сильнии, и всяк раб и всяк свобод скрышася в пещерах и камении горстем. И глоголаша горам и камению: падите на ны и покройте ны…»
«Бесы» производят тем более тягостное впечатление, что они слабее других романов Достоевского и в смысле художественного изображения характеров. Собственно, по основе, по общему замыслу, Достоевский дал в «Бесах» великолепные образцы очень оригинальных характеров. Но верные и высоко интересные по своей идее, они разработаны в романе с большими недостатками, растянуто, неправдоподобно, преувеличенно, иногда до гаерства, и вообще производят впечатление скорее психологических диссертаций, чем живых людей…
Видно, что логика автора с глубокою меткостью определила внутреннюю сущность характера своих героев, но у него не хватило художественной силы на рисовку их, не хватило художественной любви к ним, которая одна могла бы сообщить им неподдельные краски живой жизни.
Главными героями «Бесов» являются две пары: Ставрогины, мать и сын, и Верховенские, отец и сын. Варвара Петровна Ставрогина — это тип властительной, характерной и вместе бесконечно самолюбивой женщины, для которой и жить, и любить, и служить обществу, прогрессу, значит первенствовать.
Она вдова, очень богатая, сама, с твердостью мужчины, ведет свои дела; она аристократка по убеждениям и привычкам, но когда заметила, что новое время требует новых взглядов, новых приемов, то без колебания решается стать даже представительницею нового времени, опять-таки под условием владычества и первенства.
Владычество не удается ей в этой среде, новые взгляды полны непочтительности и беспорядка, и она величественно отступает назад, в более сподручный и менее стеснительный для нее мир эстетических идеалов…
Она держит при себе, правда на очень приличной ноге, жреца и оратора этих идеалов 40-х годов, отставного профессора Степана Трофимовича Верховенского, позируя им там, где это нужно, прикрывая свои довольно реальные интимные отношения к нему платоническою склонностью к «материям важным», которым будто бы призван посвящать себя этот заштатный ученый, «позабывший свою латынь».
Барыня эта жестка и решительна и своим суровым характером напоминает более делового мужчину, чем нежную половину рода человеческого; французы имеют для таких мужчинообразных женщин меткое название «virago»[1].
Но тем не менее она великодушна, не мелочна, щедра, способна переносить серьезные удары.
Хотя В. П. Ставрогина изображена автором также подчас не без водевильного буфонства, не без растянутости, не без излишнего философствования, но все-таки ее физиономия выделяется из романа тверже и выразительнее других. Психологическую заслугу автора относительно этого типа составляет особенно то обстоятельство, что Ставрогина-мать — это, в сущности, живой Ставрогин-сын, как ни различны, по-видимому, их убеждения, вкусы, дела и положение.
Художник должен обладать необыкновенным психологическим чутьем, чтобы, без всякой натяжки и подтасовки, заставить увидеть одни и те же глубокие родовые черты в портретах двух людей таких противоположных внешних условий.
Грустное и тяжелое впечатление производит «друг» генеральши Ставрогиной, Степан Трофимыч Верховенский. Проницательный читатель чувствует с прискорбием, что этим типом расплачиваются какие-то старые счеты с отжитым, удовлетворяется какая-то непонятная ненависть к прошлому.
Степан Трофимыч недаром выставлен отставным профессором университета; недаром пишет «блестящую» диссертацию о «Ганзеатическом значении немецкого городка Ганау, в эпоху между 1413 и 1428 годами», «ловко уколовшую тогдашних славянофилов», печатает статью «о причинах необычайного нравственного благородства каких-то рыцарей в какую-то эпоху», читает «лекции об Аравитянах».