Именно для привлечения внимания к единству действия этих императоров я и ввожу термин «ДвуАлександрие» – 1856–1894 годы, снимая пласты примитивных сопоставлений, группирующих, например, Александра III («правого») с Николаем I (уж точно «суперправому») – против, конечно, Александра II (либерала). Постараюсь показать и почти комичные следствия таких ложных группирований, когда в плену тенденций промахиваются даже с внешним портретированием.
Но все эти образы, сравнения будут бессильны без признания всей величины проблемы («Ямы», или «Опухоли»), ненормальности, неестественности государственной жизни в течение 99 лет, с 1762 по 1861 год. А с этим, с признанием, всегда были большие трудности.
Наша пропаганда в некоторые обманные, ложные периоды часто разрывалась между желанием указывать на Великие Шаги, Преодоления, Решения Великих проблем и… страхом признать, что эти Проблемы были, что они вообще могли быть в напомаженной, выглаженной как на парад Истории. Например, сусловско-горбачёвские газетные мастерские пыталась маскировать подобное противоречие формулами вроде: «Ещё более полное, ещё более всемерное удовлетворение…». Помня из Маркса, что конфликты – двигатели истории, пытались нарисовать конфликт Идеального с чем-то… сверхсуперидеальным.
А уж тяжёлую болезнь того периода, 1762–1861 годы, маскировать ещё проще: Победа над Наполеоном, Золотой век культуры, несомненные достижения…
Но главная болезнь (а богословы, кстати, всегда их увязывают), которую пришлось лечить в период «ДвуАлександрия», отнюдь не в отступлении, отходе от каких-то западных или «общемировых» принципов развития, нет, период 1762–1861 годов – это национальное самопредательство, искажение русскости.
Что то была за болезнь, Препятствие на российском историческом пути? Ответ «Крепостничество» – не совсем полный. До 1762 года, до «Манифеста о вольности дворянской» русское государство держалось на балансе «служилого и тяглового сословий» , на простой смысловой связке: крестьяне принадлежат дворянам, дворяне – государю. Просто великолепна строка из манифеста Петра I 1717 года по случаю рождения сына: «Благословил меня Бог ещё одним рекрутом!» (это о втором сыне, от Екатерины, увы, недолго жившем).
Служба «служилого», простите за тавтологию, сословия в основном заключалась в военной службе, как выражаются французы – «налог крови». Что тяжелее – «пахота» или война? Косвенный ответ: в Судебниках 1497 и 1550 годов несколько статей посвящены воспрепятствованию служилым (помещикам) отдаваться в холопы, чтобы избежать государственной службы.
Для краткости приведу цитату Ричарда Пайпса (с его трудом «Россия при старом режиме» мне пришлось много полемизировать в своей предыдущей книге) – в данном случае Пайпс хорош как сумматор 5–6 ведущих русских историков: «Крестьяне чувствовали связь своего крепостного состояния с обязательной службой дворян» . Разорвала эту связь Екатерина. «Манифест о вольности дворянской» 1762 года она выпустила ещё вместе с Петром Третьим, но весь новый статут дворянина создавался пятнадцать последующих лет, это ещё дюжина актов вплоть до 92 статейной «Жалованной грамоты 1785 года», подписанной ею самолично. С «вольностью дворянской» совпало и закрепощение украинских крестьян. Власть дворян и возможность мобилизации (выжимания из деревни) дополнительных средств выросла существенно. Именно этот период можно считать классическим, «развит ы м крепостничеством». Треть наших «Историй» это трактует как ошибку, треть – как усиление эксплуатации крестьянства правящим классом. Ещё треть просто закрывает на это глаза – им как раз для продолжения исторического повествования и требуется больше всего оборотов «вдруг», «но тут…», «но эти…».
Я бы назвал период 1762–1861 «Большой заём». У крестьянства конечно же. Под этот «Всероссийский заём» Екатериной было:
– выиграно 5 войн – 2 турецких, 1 шведская, 2 польских (Барская конфедерация, восстание Костюшко),
– достигнута одна из важнейших «естественных границ»: Чёрное море,
– воссоединены все 3 ветви русского народа.