Опираясь на своё «старшинство в роде царском», двоюродный брат Николая II великий князь Кирилл Владимирович (1876—1938) в 1924 году провозгласил себя императором Всероссийским в изгнании Кириллом I и призвал своим манифестом: «...Пусть Русская Армия, хотя и называемая красной, но в составе коей большинством являются насильно призванные честные сыны России, скажет решающее слово, встанет на защиту попранных прав Русского народа и, воскресив исторический Завет — за Веру, Царя и Отечество, восстановит на Руси былой Закон и Порядок. Заодно с Армией пусть всколыхнётся громада народная и призовёт своего Законного Народного Царя, который будет любящим, всепрощающим, заботливым Отцом, Державным Хозяином Великой Русской Земли, грозным лишь для врагов и для сознательных губителей и растлителей народа. Царь восстановит Храмы, простит заблудших, законно закрепит за крестьянами землю...»
Самопровозглашение встретило осуждение со стороны ряда членов царского дома и монархических организаций; не признал его и старейший представитель рода — бывший главнокомандующий русской армией великий князь Николай Николаевич (1856—1929), хотя сам на престол не претендовал. В вину Кириллу ставилось и признание им Временного правительства, и происхождение от матери-лютеранки (согласно Основным законам империи он мог занять престол лишь в случае отсутствия наследников, рождённых от православных браков). Только в 1929 году, после кончины Николая Николаевича и императрицы Марии Фёдоровны, о признании прав Кирилла Владимировича заявил Архиерейский синод зарубежной церкви во главе с митрополитом Антонием (Храповицким).
После смерти Кирилла Владимировича главой Российского императорского дома, не принимая титула императора, стал его единственный сын, великий князь Владимир Кириллович (1917—1992). Он первым из Романовых посетил Россию в ноябре 1991 года по случаю возвращения Ленинграду его исторического названия. Сейчас же от имени династии выступает его дочь, великая княгиня Мария Владимировна, а наследником престола называется её сын от «равнородного» брака с принцем Францем Вильгельмом из германского императорского и прусского королевского дома Гогенцоллернов (в православии великим князем Михаилом Павловичем) Георгий Михайлович, бюрократ из брюссельских структур Евросоюза. В 1992 году великая княгиня с сыном получили российское гражданство и не раз бывали на исторической родине в качестве почётных гостей на различных мероприятиях; встречались с официальными лицами из правительства России, Совета Федерации и Думы, главами администраций регионов, епархиальными архиереями, лидерами политических партий и общественных организаций.
Страсти вокруг императорского дома не улеглись до сих пор. Его официальные представители осуждают несогласных с их первенством «эпатажных родственников» из созданного по инициативе праправнука Николая I Николая Романовича Романова «Объединения членов рода Романовых». Эта организация, куда входят большинство представителей фамилии, считает главой царского дома именно Николая Романовича, чей титул «князя императорской крови» и претензии категорически отвергаются «Кирилловичами», именующими соперников «частной общественной организацией, не имеющей оснований в Основных государственных законах Российской империи». В ответ Николай Романович объявил в 1997 году, что «так называемый великий князь Георгий Михайлович, единственный сын принца Франца Вильгельма Прусского и княгини Марии Владимировны, является членом династии Гогенцоллернов и никакого отношения к Романовым не имеет». Околомонархическая общественность дискутирует по поводу законности прав самой великой княгини Марии: не является ли брак её отца с княжной Леонидой Георгиевной Багратион - Мухранской морганатическим.
Пусть желающие изучают перипетии фамильных историй, тонкости толкования династического права давно не существующей империи и особенности его применения по принципу «нужда закон меняет», тем более что монархические страсти кипят преимущественно в виртуальном мире. Едва ли имеет смысл обсуждать и вопрос о «призвании» законного императора: старая патриархальная государственность, опиравшаяся на искренний монархизм подавляющего большинства подданных, не мысливших себе иной формы правления, ушла в прошлое. У страны сейчас иные и намного более серьёзные проблемы, связанные со вторым за столетие коренным переустройством всех сфер общественной жизни и вызовами модернизации и глобализации, решение которых требует национального согласия.
Что же касается восемнадцати реальных государей и государынь из династии Романовых, из очерков о которых состоит эта книга, то они были слишком разными, чтобы однозначно оценить их роль и вклад в формирование российской государственности и культуры. Последним полностью русским по крови монархом был Пётр Великий; благодаря заложенной им традиции брачной дипломатии Романовы породнились со всеми европейскими дворами; в жилах Николая II русская кровь составляла менее одного процента (впрочем, стопроцентная немка Екатерина II была великой российской государыней). Они вступали на престол в разном возрасте: Иван Антонович оказался на нём двухмесячным младенцем, а Павел Петрович долгих 35 лет оставался наследником. «Долгожителем» на троне был Пётр I (42 года) — правда, ставший царём в десятилетнем возрасте; меньше всех — пол года — правил его внук Пётр III. Некоторые заплатили за корону жизнью: Иван VI провёл в заключении 23 года и был убит при попытке его освобождения, Пётр III и его сын Павел пали от рук заговорщиков, Александр II стал жертвой покушения террористов, Николай II расстрелян по решению Уральского совета.
Однако большинство из тех, кто реально правил, обладали «чувством власти», которое позволяло удержать её даже в дамских руках и проводить порой весьма болезненные преобразования. Отсутствие в России XVII—XIX веков прочных сословных структур, неразвитость общественной жизни и господство «личного начала» («преобладание в государственном управлении частноправовых элементов» — определяли это явление отечественные правоведы) предоставляли монархам известную независимость, которую они при желании могли использовать для проведения серьёзных реформ, как это сделали Пётр I, Екатерина II, Александр II. Не случайно А. С. Пушкин сказал в 1836 году, «что правительство всё ещё единственный европеец в России».
Но эти же особенности, в сочетании с исторически обусловленной необычайно высокой концентрацией власти в руках государей, делали их политику менее предсказуемой по сравнению с мерами их западноевропейских коллег. «Отсутствие общего плана и недостаток выдержки всегда составляли самую слабую сторону русской политической деятельности и главную причину безуспешности её. Ближайшие примеры — Польша, Балтийский край, реформы Александра II и проч. и проч. Та же слабая сторона и в нашей политике внешней. Сегодня одно веяние, завтра другое», — подчёркивал эту специфику российской власти министр и учёный Д. А. Милютин.
Конечно, русские цари осознавали ответственность за свои дела перед Богом, и для них это являлось высшей формой ответственности. Но проверить соответствие своих убеждений реальности им было трудно, ибо их окружали весьма разные, но равно зависимые от их воли персоны. Модернизация экономики и социальной структуры почти не касалась высшего эшелона управления: к началу XX столетия в России не появилось не только какого-либо представительного органа или единого Кабинета министров, но даже чётко выработанной процедуры законодательства. Историки не раз пытались ответить на вопрос, что в эпоху Великих реформ Александра II помешало «увенчанию здания»; в числе причин назывались и «николаевское наследие», и «самодержавный инстинкт, многовековой опыт абсолютной монархии».
Этот опыт давал государю возможность порой ломать прежнюю традицию, но он же порождал неспособность поставить себя в правовые рамки, пренебрежение к «законодательным путам», которые не раз ставили монархию под удар. Закон Петра I о престолонаследии (1722) породил «эпоху дворцовых переворотов». Вопреки порядку престолонаследия, установленному Павлом I (1797), Александр I своим завещанием назначил императором брата Николая; Александр II вступил во второй, морганатический, брак с Е. М. Долгоруковой, чем вызвал опасения за судьбу престола и конфликты в царской семье. До начала XX века сохранялось ничем не ограниченное прямое участие государя в управлении. Беззаконными оставались и основанные на «особом доверии государя» полномочия главных представителей власти на местах — генерал - губернаторов.