Князь В. В. Голицын показал себя не только «галантом» царевны, но и государственным деятелем, ориентированным на реформы и сближение с Западом. В качестве «первого министра», руководителя нескольких приказов, он не только заключил «Вечный мир» с Речью Посполитой, но и вступил в коалицию европейских стран для борьбы с Османской империей. Возглавив русскую армию в походах на Крым, князь военных лавров не стяжал, зато, по сообщениям иностранных дипломатов, разрабатывал планы преобразований, включавшие создание регулярной армии, введение подушной налоговой системы, ликвидацию государственных монополий и даже отмену крепостного права.
Даже сторонник Петра I князь Борис Куракин признавал: «...правление царевны Софии Алексеевны началось со всякою прилежностию и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И всё государство пришло во время её правления, чрез семь лет, в цвет великаго богатства. Также умножилась коммерция и всякие ремесла; и науки почали быть возставлять латинскаго и греческаго языку; также и политес возставлена была в великом шляхетстве и других придворных с манеру польского — и в экипажах, и в домовном строении, и уборах, и в столах. И торжествовала тогда довольность народная, так что всякой легко мог видеть, когда праздничной день в лете, то все места кругом Москвы за городом, сходные к забавам, как Марьины рощи, Девичье поле и протчее, наполнены были народом, которые в великих забавах и играх бывали, из чего можно было видеть довольность жития их».
Казалось, положение правительницы упрочилось. При особе старшего царя Ивана Алексеевича в 1683 году, помимо Голицына, находился цвет Думы — бояре Шереметевы, Одоевские, Прозоровские, Милославские, несколько окольничих, думные дьяки. В свите Петра состояли лишь два-три боярина, два окольничих и думные дворяне. Однако «довольность жития» при дворе омрачалась безрадостной перспективой: с годами слабость и болезненность Ивана (он плохо видел и явно отставал в развитии) становились всё более заметными, тогда как живой и энергичный младший брат со временем имел бы полное право не только царствовать, но и править. Посетивший Москву в 1684 году имперский гонец Иоганн Эберхард Хевель утверждал: «Никому не тайна, что старший брат по слабому состоянию умственных и физических сил неспособен к управлению. Это признают сами бояре и частенько об этом вздыхают».
Саксонец Шлейсингер писал: «Бояре и важные господа очень симпатизируют младшему [царю]... но стрельцы и простые люди склоняются к старшему». «Улица» ещё по традиции почитала старшего в роду, но «важные господа» — придворные и московские чины — имели возможность сравнивать достоинства обоих государей и понимали, от кого из них будут впоследствии зависеть их продвижение по службе и пожалования. Юный Пётр тогда ещё был далёк от политики — его больше занимали «марсовы и нептуновы потехи». Но наблюдательные иностранцы уже с конца 1682 года отмечали напряжённые отношения между правительницей и царицей Натальей Кирилловной и формирование «партий» вокруг юных царей. За спиной Петра стояли не только влиятельные родственники, но и «потешные» полки. По словам Шлейсингера, сторонники царевны уже приступили к активным действиям: в селе Преображенском Петру I «однажды подожгли конюшню, другой раз подложили огонь под его покой и спальню». Конечно, пожар мог возникнуть и без всякого злонамеренного умысла; однако важно, что это событие в напряжённой политической атмосфере уже воспринималось современниками именно как покушение.
Думавшие о будущем придворные стали пополнять ряды сторонников Петра, и в 1688 году на церемониальных выходах его окружал целый сонм думных людей во главе со знатнейшими боярами М. А. Черкасским, И. Б. Троекуровым, И. С. и Ф. С. Урусовыми, М. И. Лыковым, К. О. Щербатовым, Ф. П. Соковни-ным, Ф. П. Шереметевым, Л. К. Нарышкиным, Т. Н. Стрешневым. Обе группировки вели постоянную активную борьбу за ключевые посты в системе управления и проводили в Думу своих сторонников: при Фёдоре Алексеевиче и его младших братьях число думных чинов стремительно выросло, превысив сотню. Но этот расцвет «боярского правления» стал началом его конца — Дума перестала быть работоспособной.
Самодержавная власть не делится на троих. Софья боролась: её имя появилось в титулатуре указов с боярскими приговорами: «Великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Пётр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцы, и сестра их, великая государыня царевна и великая княжна София Алексеевна указали и бояре приговорили». С 1686 года в именных указах и жалованных грамотах она именовалась «самодержицей», то есть по статусу приравнивалась к братьям.
В январе 1684 года состоялась свадьба царя Ивана Алексеевича — его женой стала Прасковья Фёдоровна Салтыкова, которая родила ему пять дочерей: Марию (1689—1692), Феодосию (1690?—?), Екатерину (1691 — 1733), будущую российскую императрицу Анну (1693—1740) и Прасковью (1694—1731).
Пётр с начала 1688 года (ему исполнилось 16 лет) стал являться в заседания Боярской думы. В январе следующего года его женили на Евдокии Фёдоровне Лопухиной — это означало наступление совершеннолетия царя и окончание регентской власти правительницы. Но она не собиралась сдаваться. 8 июля Софья демонстративно явилась на крестный ход по случаю празднования явления Казанской иконы Божией Матери, «что было противно» младшему брату: «И вышед из соборной церкви, царь Пётр Алексеевич просил сестру свою, чтоб она в ход не ходила. И между ими происходило в словах многое. И потом царь Пётр Алексеевич понуждён был, оставя ход, возвратиться в свои апартаменты, понеже сестра его, царевна Софья, не послушала и по воле своей в ход пошла с братом своим царём Иоанном Алексеевичем. Также она, царевна София, начала делать червонные под своею персоною, и в короне, и имя своё внесла титула государственного. Также учинила себе корону и давала овдиенции публичныя послам польским и шведским и другим посланникам в золотой палате, что всё то принято было за великую противность от брата ея, царя Петра Алексеевича».
Правая рука царевны, князь Василий Голицын, был первым из плеяды официальных фаворитов при «дамских персонах»; по-видимому, эта «должность» негативно воспринималась его современниками, ещё не привыкшими к подобным вещам. К нему пристало прозвище «временщик» — его воспроизвёл в своём донесении де Невилль, и его же прокричал в 1688 году набросившийся на князя убийца. От ножа Голицын увернулся, но создать в правящем кругу надёжные «креатуры» и обеспечить стабильность власти правительницы не смог. Куракин не без злорадства отмечал, что в конце правления Софьи начальник Стрелецкого приказа Шакловитый «в тех пле-зирах ночных был в большей конфиденции при ней, нежели князь Голицын, хотя не так явно. И предусматривали все, что ежели бы правление царевны Софии ещё продолжалося, конечно бы князю Голицыну было от нея падение или б содержан был для фигуры за перваго правителя, но в самой силе и делех бы был помянутой Щегловитой».
От трона в монастырь
Иностранные послы сообщали о «взаимной ненависти и недоверии» придворных группировок. Реформы в армии, привлечение на службу иностранцев, устройство академии, открытие идеологом нового правительства Сильвестром Медведевым латинской гимназии вызывали неудовольствие Церкви. Иоаким осуждал правительницу за то, что она осмелилась принять шведских послов, и оказывал двору Петра I материальную поддержку; Голицын конфликтовал с Милославскими, противники князя не одобряли его покровительство иезуитам и распускали слух о его подкупе шведами. Безуспешные Крымские походы подорвали авторитет временщика в армии, тем не менее царевна за первый поход наградила князя золотой медалью, осыпанной драгоценными камнями (рядовым ратникам досталось по серебряной копейке), а за второй — особой «похвальной грамотой», «золотным кафтаном» на соболях, серебряным кубком и крестьянской волостью в Суздальском уезде.