11) Принцессу Елизавету имеет Его любовь Герцог Шлезвиг Голштинский и бискуп Любецкой в супружество получить, и даём ей наше матернее благословение, такоже имеют наши цесаревны и правительство администрации стараться между Его любовью и одною княжною князя Меншикова супружество учинить...»15 и т. д.
Хранящийся в архиве русский текст завещания имеет дефекты и пропуски (опущен 12-й пункт; отсутствуют указание на возраст наступления совершеннолетия императора и имя жениха княжны Меншиковой). Невразумительно составлен 11 -й пункт: непонятно, идёт ли в нём речь о женитьбе на дочери Меншикова великого князя Петра Алексеевича или двоюродного брата голштинского герцога; но в таком случае последний должен был вступить в брак и с Елизаветой, и с дочерью светлейшего князя при посредничестве той же Елизаветы. Текст подписан: «Екатерина»; подпись явно сделана рукой Елизаветы, что подтверждается её сравнением с подписями цесаревны на приложенном к завещанию протоколе и на других указах.
В том же деле хранятся две копии завещания и запись канцлера Г И. Головкина о передаче им «завещательного письма» в 1730 году императрице Атше Иоанновне. Здесь же хранятся и конверты: на одном сохранилась запись генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого: «Взят из Иностранной коллегии 27 ноября 1741 году»; на другом, конца XVIII века, помечено: «Подлинник».
Можно предположить, что указанный текст и является подлинником, который хранился в Коллегии иностранных дел, отправлялся к императрице Анне в Измайлово, а затем вновь потребовался при воцарении Елизаветы. Но тогда как объяснить содержащиеся в нем пропуски и ошибки? С. М. Соловьёв считал вероятным версию о наличии «исправленного русского текста» завещания, который затем был «истреблён» Анной Иоанновной, ведь по нему три дочери царя Ивана Алексеевича, в том числе сама Анна, оказывались устранёнными от престолонаследия.
После переворота 1741 года императрица Елизавета пыталась выяснить у министров прежнего царствования судьбу материнского «тестамента». На допросе Остерман подтвердил, что подлинная «духовная» Екатерины была отдана Анне, но заявил, что совершенно не помнит, что потом случилось с документом. Получается, что Елизавета не считала подлинным дошедший до нас текст, который был ею же подписан и «взят из Иностранной коллегии» 27 ноября 1741 года. Возможность уничтожения подлинника исключить нельзя. Но что в таком случае являлось подлинником? В 1728 году голштинский министр Бассевич признал, что «в самой скорости помянутое завещание сочинил», но Екатерина скончалась, прежде чем его успели перевести, и поэтому текст уже задним числом подписывала Елизавета.
Таким образом, появление на свет нового порядка престолонаследия было подлогом. Похоже, что современники так к нему и относились: основные положения «тестамента» вскоре были нарушены тем же Меншиковым, а затем сменившими его Долгоруковыми. Действительная воля покойной Екатерины никого не интересовала. Сказка закончилась — воздвигнутый Петром Великим «империум» оказался непосильной ношей для Золушки.
Глава шестая
ТЕНЬ ПЕТРА ВЕЛИКОГО
Осталось токмо памяти сего царствования, что неисправленная грубость с роскошью и распутством соединилась.
М. М. Щербатов
Судьба наследника
Утром 7 мая 1727 года секретарь Верховного тайного совета Василий Степанов в присутствии высших чинов империи огласил завещание Екатерины I, согласно которому престол переходил к внуку Петра I. Знать и гвардия присягали юному императору Петру II, который заявил о стремлении с богобоязненностью и правосудием управлять по похвальному примеру римского императора Веспасиана. Но пышные церемонии и блеск российского двора скрывали продолжение борьбы за выбор политического курса, жестокую схватку честолюбий, в центре которой была судьба одиннадцатилетнего мальчика, ставшего в то весеннее утро неограниченным повелителем миллионов жителей великой державы.
По распоряжению Петра I его сын от нелюбимой и сосланной в 1698 году в монастырь Евдокии Лопухиной, царевич Алексей, в 1711 году женился на Шарлотте Софии Брауншвейг-Вольфенбюттельской, которая скончалась спустя четыре года, родив ему двоих детей.
Узел династического спора завязался как раз в тот момент, когда подходило к трагическому концу столкновение Алексея с отцом: приговорённый к казни, царевич умер при загадочных обстоятельствах в Трубецком раскате Петропавловской крепости.
В 1718 году страна присягала новому наследнику — сыну царя от Екатерины Петру Петровичу. Но в апреле 1719 года мальчик, которому не исполнилось ещё и четырёх лет, неожиданно умер, и его тёзка, племянник и одногодок, сын Алексея, опять стал символом надежд всех недовольных политикой Петра I, объектом придворных интриг и международных комбинаций. Сам он о них и не подозревал, находясь на попечении вначале гувернантки мадам Роо, а затем воспитателей, в том числе камер-пажа Екатерины Семёна Афанасьевича Маврина и учителя-венгра Ивана Зейкина.
В июле того же года французский посланник Лави сообщал: «...в Летнем царском дворце приготавливается помещение для сына покойного наследника, которого величают теперь великим князем Московским. Многие думают, что это делается с целью не допустить тайных недовольных в этом государстве похитить его в отсутствие царя и утвердить за ним московскую корону». Когда австрийский посол граф Кин-ский попытался заговорить с Петром I о правах ребёнка (единственный мужской отпрыск династии Романовых являлся родственником императора Карла VI Габсбурга, жена которого была родной сестрой матери мальчика), это заставило поволноваться французских дипломатов, опасавшихся усиления австрийского влияния. Вице-канцлер П. П. Шафи-ров успокаивал французского посла Кампредона: «...император, некоторые другие державы и даже кое-кто из наших хлопочут о назначении наследником внука царя, чего сам царь, сколько я могу судить, не желает. Отец этого принца покушался на жизнь и на престол его царского величества: большая часть нынешних министров и вельмож участвовали в произнесённом над ним приговоре. К тому же весьма естественно отдавать преимущество собственным детям, и, между нами, мне кажется, что царь назначает престол своей старшей дочери».
Император умер, так и не выбрав наследника престола. Однако как бы ни оценивать его колебания в пользу того или другого претендента, по-видимому, внука среди них не было. Так, в «Календаре» на 1725 год в составе царского семейства упомянуты только дочери Анна и Елизавета. Исход споров о престолонаследии решили сплотившиеся ближайшие сподвижники Петра I — Меншиков, Толстой, Ф. Апраксин, Головкин, Ягу-жинский — и гвардейские офицеры. Императрицей стала Екатерина. На её коронации маленький Пётр не присутствовал, да и вообще неизвестно, как жил в эти годы царевич. Французский посол Лави описал его: «Он один из самых прекрасных принцев, каких только можно встретить; он обладает чрезвычайной миловидностью, необыкновенной живостью и выказывает редкую в такие молодые годы страсть к военному искусству».
Последнее замечание, кажется, справедливо. Учиться будущий царь явно не любил, с трудом писал на латыни, но, как все дети, предпочитал играть. Известно, что у него были игрушечная пушечная батарея и маленькое ружьё. Однако мальчик подрастал, и приходилось обращать на его воспитание более серьёзное внимание. В 1726 году обер-гофмейстером к царевичу был назначен вице-канцлер Остерман, а в мае 1727-го в качестве преподавателя «правил наук и художеств» определён профессор математики Христиан Гольдбах. Что преподавал великому князю академик, неизвестно, но занятый проблемами российской внешней политики Остерман не утомлял науками юного ученика. «За его высочеством великим князем я сегодня не поехал, как за болезнию, так и особенно за много-дельством, и работаю как отправлением курьера в Швецию, так и приготовлением отпуска на завтрашней почте, и, сверх того, рассуждаю, чтоб не вдруг очень на него налегать», — сообщал вице-канцлер в одном из писем.
Едва ли мальчишка задумывался о своём будущем; но многие люди, как знатные, так и «подлые», считали, что именно маленький Пётр является единственным законным наследником российского престола. На него делали ставку будущий канцлер, а тогда посол в Дании А. П. Бестужев-Рюмин и его окружение, в которое входил наставник царевича. Хитрый Остерман предлагал иной выход: брак Петра и Елизаветы (племянника и тётки!) с выделением ей Прибалтики в личное владение. Однако все эти планы были похоронены Меншиковым, положение которого по мере ухудшения здоровья императрицы становилось всё более шатким. После смерти Петра I Ментиков был самым решительным противником воцарения Петра II, но к весне 1727 года он неожиданно для своих бывших единомышленников превратился в горячего сторонника юного царевича. Он задумал женить царевича на своей дочери, в результате чего сам он смог бы стать регентом при несовершеннолетнем государе. Да и только что заключённый союз с Австрией заставил изменить отношение к племяннику императора Карла VI, тем более что датские и австрийские дипломаты считали кандидатуру великого князя наиболее благоприятной для своих интересов.