Власти и раньше уничтожали отдельные документы (например, в 1727 году манифест по делу царевича Алексея); теперь же правительство Елизаветы решило устранить всю информацию о предшественнике. С 1741 года изымались из обращения монеты с его изображением, публично сжигались печатные листы с присягой, а с 1743-го началось систематическое изъятие манифестов, указов, церковных книг, паспортов, жалованных грамот и прочих официальных документов с упоминанием свергнутого императора и правительницы.
В церковных проповедях евангельские образы и риторические обороты убеждали паству в законности власти Елизаветы как преемницы дел отца и защитницы веры от иноземцев. В образе последних представали Миних, Остерман и другие «эмиссарии диавольские», которые «тысячи людей благочестивых, верных, добросовестных, невинных, Бога и государство весьма любящих втайную похищали, в смрадных узилищах и темницах заключали, пытали, мучали, кровь невинную потоками проливали», назначали на руководящие должности иноземцев, а неправедно нажитые деньги «вон из России за море высылали и тамо иные в банки, иные на проценты многие миллионы полагали».
Милостивое правление
Министры и вельможи «прежнего правления» были осуждены и отправлены в ссылку. Своих приверженцев Елизавета щедро наградила: в 1742—1744 годах в раздачу (включая возвращение конфискованных вотчин прежним владельцам) пошла 77 701 душа.
Из своих защитников-гренадеров Елизавета 31 декабря 1741 года создала Лейб-компанию — привилегированное воинское соединение телохранителей. Сама императрица числилась её капитаном, принц Гессен-Гомбургский — капитан-поручиком, Грюнштейн — прапорщиком; прочие офицерские должности в этой «гвардии в гвардии» получили самые близкие к императрице люди: А. Г. Разумовский, М. И. Воронцов, братья П. И. и А. И. Шуваловы. Сержантами, капралами и вице-капралами стали наиболее активные заговорщики. Все лейб-компанцы простого происхождения получили дворянство, им были составлены гербы с девизом «За верность и ревность» и пожаловано каждому по 29 крепостных душ. Лейб-компанцы, постоянно сопровождавшие императрицу в поездках и дежурившие во дворце, были убеждены в своём особом положении. Гренадеры буянили, резались в карты, пьянствовали и валялись без чувств на караулах в «покоях» императрицы, приглашали туда для угощения «неведомо каких мужиков»; гуляли в исподнем по улицам, устраивали грабежи и дебоши; могли потребовать, чтобы их принял фельдмаршал, или заявиться в любое учреждение с указанием, как надо решать то или иное дело. Их жёны считали своим правом брать «безденежно» товары в лавках.
Современники утверждали, что Елизавета «была набожна без лицемерства и уважала много публичное богослужение», что, впрочем, не мешало ей наслаждаться жизнью. Она строго соблюдала посты, исполняла церковные обряды, заботилась о строительстве новых храмов; по её инициативе был основан Воскресенский Новодевичий Смольный монастырь. Совершая пешком паломничество из Москвы в Троицу, Елизавета тратила недели, а иногда и месяцы на то, чтобы пройти 60 вёрст. Утомившись, она доезжала до очередного путевого дворца в экипаже, но на следующий день начинала движение с того места, где прервала его накануне; в 1748 году поход на богомолье занял почти всё лето.
Осуждение и шельмование деятелей свергнутого правительства сопровождалось раздачей милостей: была объявлена очередная амнистия, «сложены» штрафы «за разные неисправлении», уменьшена на десять копеек подушная подать на 1742 и 1743 годы, прощены «доимки» за 1719—1730 годы, ликвидирована и сама Доимочная комиссия. На несколько дней, судя по протоколам, сыскное ведомство замерло — прекратились допросы и пытки, — но потом продолжило обычную работу в прежнем составе и с прежним жалованьем.
С точки зрения императрицы, принятых мер было довольно для благоденствия подданных. Можно было заняться устройством собственного счастья. Влюбчивая и капризная государыня ещё не успела проникнуться свойственными веку Просвещения рационализмом и благодушием к слабостям и была по-дедовски набожна; всё же краткие «любы телесные» — это одно, а многолетнее «блудное» сожительство — другое.
Сохранившаяся в московском районе Перово церковь Иконы Божией Матери Знамение, где, по преданию, в 1742 году состоялось венчание императрицы Елизаветы и её певчего, украинского казака Алексея Разумовского, хранит свою тайну. Когда-то рядом с ней стоял созданный по проекту мэтра российской «архитектурии» Бартоломео Франческо Растрелли нарядный усадебный дом. Здесь протекали счастливые дни императрицы и её избранника (вероятно, всё-таки хотя и тайного, но законного мужа), которому Елизавета подарила дворец и парк. Но причастные к делу умели молчать. Лишь через пять лет саксонский резидент Пецольд написал: «Все уже давно предполагали, а я теперь это знаю достоверно, что императрица несколько лет тому назад вступила в брак с обер-егермейстером».
После дворцового переворота 1762 года, возведшего на престол Екатерину II, отставного елизаветинского фаворита посетил срочно прибывший из Петербурга канцлер М. И. Воронцов и от имени новой императрицы попросил подтвердить или опровергнуть мнение о его тайном браке с Елизаветой (Екатерина примеряла ситуацию на себя). Алексей Григорьевич задумался, а потом достал из шкатулки грамоту с печатями, дал её прочитать гостю — и бросил в горящий камин... Фамильным преданиям полагается изображать предков великими и благородными — таким и предстаёт старый елизаветинский фаворит в рассказе его племянника А. К. Разумовского, переданном зятем последнего, министром Николая I С. С. Уваровым. Вельможа уничтожил драгоценный документ: «Я не был ничем более, как верным рабом её величества, покойной императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих. Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов».
Елизавета не скрывала своего счастья. Однако и за бравый захват власти, и за свободу чувств приходилось платить. В традиционном обществе ситуация, когда женщина стояла у власти, представлялась недоразумением, а уж вольный образ жизни вне брака и подавно считался безобразием. Императрица же была рождена до законного брака родителей, сама в положенном возрасте замуж не вышла и жила с кем ей заблагорассудится. При Анне Иоанновне тоже болтали про её связь с Бироном. Но даже немец Бирон, кажется, не вызывал такой ненависти, как пробившийся «из грязи в князи» православный украинец Алексей Разумовский — добродушный сибарит и далеко не худший из монарших фаворитов. Взысканный царской милостью казак хотя и бывал буен во хмелю, но в государственные дела не лез и чинами не кичился. Но чего только не приписывала ему завистливая молва — даже использование его матерью-казачкой приворотного зелья: «Ведьма кривая, обворожила всемилостивейшую государыню».
Документов о браке никто не видел, и о детях Елизаветы и Разумовского мы до сих пор ничего определённого утверждать не можем. Предположительно у них имелась дочь Августа, которая была в 1785 году по распоряжению императрицы Екатерины II пострижена в московском Ивановском монас-тыреиумерлав 1810-м. Современники же как будто не сомневались — со знанием дела обсуждали интимную жизнь государыни.
Рождественской ночью 1742 года капитан-поручик Преображенского полка Григорий Тимирязев пожаловался молодому солдату Ивану Насонову: «Жалуют де тех, которые не токмо во оной чин годились, но прежде бы де ко мне в холопы не годились. Возьми де это одно — Разумовской де был сукин сын, шкаляр местечка Казельца, ныне де какой великой человек. А всё де это ни што иное делает, кроме того как одна любовь». Бывалый гвардеец рассказал приятелю обо всех сердечных увлечениях государыни, начиная с «Аврамка арапа... которого де крестил государь император Пётр Великой. Дру-гова, Онтона Мануиловича Девиера, третьего де ездовова (а имяни, отечества и прозвища ево не сказал); четвертова де Алексея Яковлевича Шубина; пятова де ныне любит Алексея Григорьевича Разумовского. Да эта де не довольно; я де знаю, что несколько и детей она родила, некоторых де и я знаю, ко-торыя и поныне где обретаютца». Поручик Афанасий Кучин в 1747 году заявил, что «её императорское величество изволит находиться в прелюбодеянии с его высокографским сиятельством Алексеем Григорьевичем Разумовским; и бутто он на естество надевал пузырь и тем де её императорское величество изволил довольствовать», — кажется, впервые упомянув появившуюся при дворе новинку в области противозачаточных средств. За осведомлённость в деликатном вопросе он был сослан «до кончины живота» в Иверский монастырь и заточён «под крепкий караул в особливом месте»21.