«Уведомилась я, что корабль французской пришёл с разными уборами дамскими, и шляпы шитые мужские, и для дам мушки, золотые тафты разных сортов и галантереи всякие золотые и серебряные; то вели с купцом сюда прислать немедленно. А первые товары, которые я в Царском Селе отобрала, алые, бруснишные без серебра и голубые с серебром полантины со всем убором, ничего сюда не присланы. И ежели они проданы, немедленно оных отобрать и деньги заплатить и прислать всё ко мне. А впредь, когда что отберу, то лучше в одно место складывать, дабы опять какой ошибки не было»24.
Заказы Елизаветы Петровны исполнял российский посланник в Париже Фёдор Бехтеев. В 1758 году он закупал для венценосной модницы зеркала, парфюмерию, румяна, ленты, чулки, перчатки, сладкий ликёр. Кажется, покупка чулок вызывала наибольшие сложности — необходимы были такие, чтобы «не сжимались после мытья», и с особыми «новомодными стрелками», поскольку «шитых стрелок более не носят, для того что показывают ногу толще». Роскошный гардероб императрицы постоянно пополнялся; пожар 1753 года в московском Головинском дворце уничтожил четыре тысячи её платьев, но — но это были далеко не все её наряды.
«Восстановление отеческого духа»
С лёгкой руки поэта и писателя графа Алексея Константиновича Толстого дочь Петра Великого вошла в историю прежде всего как любительница танцев и развлечений:
Весёлая царица Была Елисавет:
Поёт и веселится,
Порядка только нет.
Однако именно при ней страна динамично развивалась, русская армия одолела лучшего полководца Европы — прусского короля Фридриха II, петровские новации прочно утвердились в повседневной жизни России, появились Московский университет и Академия художеств.
Елизавета сама возложила на себя корону в Успенском соборе Московского Кремля 25 апреля 1742 года. Программа императрицы была выражена в «словесном указе» от 2 декабря 1741 года: государство должно быть «возобновлено на том же фундаменте, как оное было при жизни» её отца. Кабинет министров был ликвидирован, а Сенат восстановлен в правах;
воссозданы упразднённые в предыдущие царствования Берги Мануфактур-коллегии и Главный магистрат. Императрица быстро уладила сложный вопрос о престолонаследии: 5 февраля 1742 года в Россию привезли её голштинского племянника принца Карла Петера Ульриха, который после принятия православия был объявлен наследником.
На деле же «петровская» риторика новой власти в ряде случаев оборачивалась продолжением официально осуждаемой практики «незаконного правления». Елизавета ещё больше повысила значение придворных чинов: камер-юнкер приравнивался уже к армейскому бригадиру, новые придворные фельдмаршалы, вроде А. Г. Разумовского или С. Ф. Апраксина, едва ли могли соперничать даже с Минихом по части военных талантов. Зато некоторые петровские предначертания его дочь отменила; так, в 1743 году она утвердила доклад о прекращении экспедиции Беринга, от которой Сенат «ни малого плода быть не признавает».
«Список генералитета и штаб-офицеров» 1748 года показывает, что на российской службе по-прежнему было немало иностранцев: два из пяти генерал-аншефов, четыре из девяти генерал-лейтенантов, 11 из 31 генерал-майора; в среднем звене — 12 из 24 драгунских и 20 из 25 пехотных полковников. Именно при Елизавете генерал-аншефами стали И. фон Лю-берас и родственник Бирона Л. фон Бисмарк; генерал-лейтенантами — Ю. Ливен, В. Фермор, П. Гольштейн-Бек, А. де Бриньи, А. Девиц. Остались на службе брат ссыльного фельдмаршала X. В. Миних, принц Л. Гессен-Гомбургский, дипломаты И. А. Корф и Г. К. Кейзерлинг.
В социальной политике правительство Елизаветы продолжало курс на укрепление регулярного государства. По-видимому, переворот 1741 года породил у крепостных надежды на облегчение их положения. Указ от 2 июля 1742 года упоминал, что беглые помещичьи люди «немалым собранием» просили императрицу разрешить им записываться в армию, и категорически запретил такие уходы; просителей же отправили в ссылку на сибирские заводы. В мае того же года разрешённая ранее подача государыне челобитных была категорически воспрещена. При принесении присяги императрице крепостные были фактически исключены из числа подданных — за них присягали их владельцы. В 1747 году Елизавета предоставила помещикам право отдавать по своему выбору крестьян в рекруты и продавать их с разлучением семей, в 1760-м — ссылать в Сибирь. Со следующего года крепостным запрещалось без позволения помещиков заключать сделки.
Первоначальные налоговые послабления сменились в
1742 году распоряжениями о взыскании недоимок. 30 декабря 1745 года подушная подать была увеличена на 10 копеек для крепостных и на 15 копеек для государственных крестьян. Проведение новой ревизии ставило задачу сделать невозможным само существование «вольных разночинцев» — их всех надлежало непременно записать в подушный оклад, в армию, на предприятия. Резко усилились при Елизавете гонения на «безуказных» предпринимателей, которые вели свой бизнес без разрешения соответствующих коллегий. Возрождение в
1743 году магистратов и цехового устройства не облегчило их положения, поскольку эти органы находились в полном подчинении администрации, которая могла сажать бурмистров под караул.
Правительственная политика и усиление помещичьего гнёта вызвали ответную реакцию: продолжались действия разбойничьих «партий» и бегство на окраины и за границу; беглые селились во владениях польских вельмож, на южном берегу Каспийского моря строили флот персидскому шаху Надиру.
Оборотную сторону — ограничение веротерпимости — имела и официально демонстрировавшаяся приверженность православию. Указы 1741 — 1742 годов предписывали обратить все строившиеся лютеранские кирхи в православные храмы и запрещали армянское богослужение. Дважды, в 1742 и 1744 годах, объявлялось о высылке из империи всех евреев, за исключением принявших крещение. В 1742 году Сенат повелел прекратить разрешённую ранее запись в раскол; возобновилась практика взимания денег с «бородачей» и ношения шутовских кафтанов с красным воротником-козырем для раскольников (именоваться староверами им было запрещено). В ответ на репрессии в стране начались самосожжения. При этом набожная императрица вовсе не собиралась отменять отцовские законы в отношении церкви. Она оставила без последствий доклад новгородского архиепископа Амвросия с просьбой о восстановлении патриаршества и по-отцовски решительно смещала и назначала архиереев: «Ежели крутицкой пожелает на московскую епархию, то на Крутици воскресенсково архимандрита, а Платона архимандрита как от Синота написан, а Горленка, которой у Троици Святые лавры архимандрит и наместник, в Белгородскую епархию».
Усилился контроль за повседневной жизнью подданных; им занимались возникшие в 1744 году при епархиальных архиереях духовные консистории, ведавшие борьбой с ересями и расколом, а также судом над духовными лицами и мирянами. Указы Синода начала 1740-х годов запрещали устраивать кабаки близ церквей и монастырей, предписывали в храмах не вести бесед о «светских делах» и даже на торжественных молебнах не выражать громко верноподданнические чувства. Распоряжения светской власти определяли поведение на улице: чтобы «на лошадях скоро ездить и браниться не дерзали». В Петербурге и Москве было запрещено устраивать кулачные бои, содержать на больших улицах питейные дома, заводить домашних медведей, мчаться вскачь, произносить в общественных местах «бранные слова». В 1743 году власти попытались ввести цензуру: для книг с «богословскими терминами» — синодальную, для остальных — сенатскую. Появились указы о запрещении «писать и печатать как о множестве миров, так и о всём другом, вере святой противном и с честными нравами несогласном».
Этот курс продолжался примерно до конца 1740-х годов. Но простая реставрация петровских порядков и учреждений не соответствовала стоявшим перед страной задачам. Во второе десятилетие царствования Елизаветы её правительство стало создавать новую реальность путём ряда реформаторских мер.