– Знаешь сам, что станется на твоей душе, – сказал ему Иоанн Грозный. – Если не хочешь креста целовать, мне до того дела нет.
И когда ушел брат, обратился Иван Васильевич к боярам:
– Бояре! Болен я, мне уж не до того, а вы, на чем мне и сыну моему Димитрию крест целовали, потому и делайте. Если станется надо мною воля Божия и умру я, то не забудьте, на чем вы мне и сыну моему крест целовали. Не дайте сына моего извести, лучше бегите с ним в чужую землю, куда Бог вам укажет…
Теперь уже и самые упорные противники Захарьиных-Юрьевых сообразили, что дело нечисто и надобно бояться не шурьев, а царя, который, выздоровев, припомнит, кто супротивничал его воле… На этот раз отправились присягать все. И там-то, в передней избе, и ждало дол год умов очередное унижение. Князь Иван Турунтай-Пронский даже заплакал, увидев, кто стоит у креста.
– Твой отец, – сказал он Воротынскому, – первый изменник был, а ты теперь к кресту приводишь!
– Я изменник, – отвечал Воротынский, – а тебя привожу к крестному целованию, чтобы ты служил государю нашему и сыну его, царевичу Димитрию; ты прямой человек, а государю и сыну его креста не целуешь и служить им не хочешь.
Турунтаю оставалось только молча поцеловать крест.
Похоже, что Захарьины уже и не рады были своей затее. Больно круто заворачивалось дело.
Иоанн Грозный заметил этот страх и сказал, обращаясь к ним:
– А вы, Захарьины?! Чего испугались? Или думаете, что бояре вас пощадят? Вы от них будете первые мертвецы\
Не рискну трактовать эти слова, как пророчество, но некий магический смысл явно присутствует в них.
Из причудливой смеси царевичей Дмитриев (первого и второго), Лжедмитриев (первого и второго) и выплавлялась династия первых мертвецов…
4Иоанн Грозный выздоровел. Исполняя данный во время болезни обет, он отправился с царицею и сыном Дмитрием на богомолье в Кириллов Белозерский монастырь.
Вначале царь заехал в Троицкий Сергиевский монастырь и провел здесь три дня, беседуя с Максимом Греком.
Преподобный попытался отговорить государя от столь дальней поездки.
– Аще, – сказал он, – и обещался ехати, просить святого Кирилла о заступничестве перед Богом, но обеты таковые с разумом не согласны. И вот почему… Когда доставал ты прегордое и сильное басурманское царство, немало христианского воинства храброго тамо от поганых падоша. Жены и дети осиротели, и матери обнищали, во слезех многих и скорбех пребывают. Будет гораздо лучше наградить их и устроить, собрав в царственном граде, чем исполнять неразумные обряды. Бог везде сый, все исполняет и всюду зрит недреманным своим оком…
Долго беседовал преподобный Максим с Иваном Грозным о том, что не только святого Кирилла душа, но души всех прежде бывших праведников, которые изображены на небесах и которые предстоят теперь Престолу Божиему с очами духовными самого острого, особенно сверху, зрения, молятся Христу о всех людях, живущих на земле, особенно о тех, кто раскаивается в грехах, кто по собственной воле отвращается от беззаконий своих к Богу, ведь Бог и святые Его внимают молитвам нашим не по месту их творения, но по нашей доброй воле и по усмотрению.
– Если послушаеши меня, – сказал преподобный, – здрав будеши и многолетен со женою и отрочати…
Но замкнуто было сердце царя для слов святого. Шурья «нашептаху ему во уши», что Максим Грек говорит так, исполняя заказ «ближнего круга» – Алексея Адашева и протопопа Сильвестра.Между прочим, историки тоже замкнули свой слух для глаголов святого, доверившись «нашептанным» словам Захарьиных-Юрьевых. Даже Н.М. Карамзин пишет, что Максим говорил «вероятно, по внушению Иоанновых советников».
Между тем, как сообщает Андрей Курбский, преподобный Максим Грек не успокоился. Через пресвитера Андрея Протопопова, князя Ивана Мстиславского, постельничего Алексея Адашева и его, князя Андрея Курбского, велел передать царю главное свое предсказание…
«Аще, – рече, – не послушаеши мене, по Бозе советующаго, и забудеши крови оных мучеников, избиеных от поганов за правоверие, и презриши слезы сирот оных и вдовиц, и поедеши со упрямством, ведай о сем, иже сын твой умрет и не возвратится оттуды жив».
Но и эти слова святого прошли мимо загороженных шепотом шурья ушей Иоанна Грозного.
Не испугавшись грозного пророчества, Иван IV Васильевич велел ехать в Песношский Николаевский монастырь. Там, в Дмитрове, уже ждали суда, на которых и поплыли реками Яхромою, Дубною, Волгою, Шексною в Кирилло-Белозерский монастырь…
Назад в Москву возвращались уже через Ярославль и Ростов…