В Ростове мы узнали, что моему отцу приказано следовать в Воронеж. Эту часть поездки мы проделали в экипажах.
Однажды, пока меняли лошадей, наш священник решил воспользоваться возможностью и отслужить молебен. Который, с сожалением должна признаться, младшими членами семьи и двумя кузенами, которые присоединились к нам в Ростове, был воспринят как увеселение, а не серьезная церемония.
В Воронеже нас привезли к большому дому, который был нанят правительством для нашей семьи. В этом доме нам и надлежало устраивать свою жизнь. То, что нам никогда больше не позволят вернуться в Абхазию, стало уже очевидно.
Отец был занят нашим образованием. В этом ему помогала тетка, которая со своими двумя детьми присоединилась к нам в Ростове. Эту женщину, ее звали Данлуа, отец в свое время отказывался даже видеть. Она была дочерью французской воспитательницы моего старшего брата. Мой дядя Константин влюбился в нее и женился, не спросив разрешения у моего отца. В Воронеж тетку сопровождали ее родители, а муж приехать не осмелился.
(Сын Константина и француженки, князь Александр Шарвашидзе – соответственно кузен Бабо – стал известным художником, главным декоратором Петроградских театров.
После большевистского переворота эмигрировал за границу, где работал вместе с Сергеем Дягилевым. Одна из самых известных работ Шарвашидзе – роспись занавеса к балету «Голубой поезд», которой восхищались Пабло Пикассо и Коко Шанель. Прожил 101 год и умер в 1968 году в Монако.
О судьбе Александра Шарвашидзе – в приложении № 1. – Прим. перевод.)
Я и брат Михаил находились под ее опекой. Первое, что она сделала, – это переодела меня в европейское платье с короткими рукавами и глубоким вырезом на груди. В таком наряде я была представлена отцу, который до этого видел меня только в традиционном абхазском одеянии – длинном до земли платье, с высоким горлом и затянутым в талии, со скрывавшим волосы платком на голове.
Негодованию отца не было предела. Он немедленно потребовал, чтобы я снова надела одежду, в которой ходят маленькие девочки и взрослые женщины его страны.
Моя тетка была способной пианисткой. Я всегда с восхищением слушала, как она играет Schulhoff's walts и однажды, когда она вышла из комнаты, сама села за рояль и начала копировать движения тетки, ударяя по клавишам.
Удивленные раздавшимся грохотом, со всего дома сбежались слуги и стали подглядывать в дверь. Когда они увидели, что этот шум производит их маленькая «черная» княжна, то притворились, будто моя игра прекрасна и они в восхищении.
У меня был хороший слух не только к музыке, но и ко всем звукам, которые слышала. Когда маркиз де Траверсе, бывший офицер Нижегородского полка, ставший учителем моего младшего брата, давал ему уроки французской грамматики, я обычно подслушивала. Когда они спрягали глаголы и произносили новые слова, я, как попугай, повторяла за ними.
Я на всю жизнь запомнила уроки моего брата. Позже, когда стала учиться в «институте» (государственной школе для девочек) в Тифлисе и пришла на урок Закона Божьего, то поразила всех окружающих, в том числе и саму себя, когда обнаружилось, что я прекрасно знакома с предметом. Все это, конечно же, я услышала во время уроков брата и подсознательно запомнила.
Через два года после нашего переезда в Воронеж, в 1866 году, мой отец заболел и вскоре умер. Когда он осознал всю серьезность болезни, то написал великому князю Михаилу Николаевичу, Наместнику на Кавказе, находившемуся тогда в Петербурге.
Отец просил позволить моему старшему брату, бывшему адъютантом великого князя, прибыть в Воронеж. Разрешение было дано, и Георгий выехал из Петербурга. Но на полпути остановился и вернулся обратно. Надо ли говорить, что причиной такого поведения стала дама.
Когда великий князь узнал, что Георгий вернулся в Петербург, он приказал ему снова выехать в Воронеж. И на сей раз приставил к нему адъютанта, который должен был проследить, чтобы Георгий доехал-таки до Воронежа.
Мой отец всегда был очень строг со своим старшим сыном, а потому Георгий очень боялся отца. Что произошло во время их встречи, неизвестно. Но мы, дети, видели, каким грустным брат вышел из комнаты больного.
Заупокойная служба состоялась в монастыре Святого Митрофана. Стоял прекрасный день, и я навсегда запомнила белую церковь с голубыми куполами и золотыми звездами на них, блестевшими и переливавшимися на солнце. Это была знаменитая церковь, в которой покоились останки святого Митрофана.
32 года спустя я проезжала через Воронеж по дороге к принцам Ольденбургским. Монастырь и церковь были такими же, какими я их запомнила в детстве. Вот только дом, в котором мы жили, был переделан и в нем теперь располагался Красный крест. А на верхнем этаже была устроена церковь.