– В качестве жеста доброй воли моего хозяина я готов доставить вам к следующей среде десять тысяч фунтов, – сказал Страйдер.
– Это не удовлетворит опекуна имения.
Страйдер изобразил скуку на лице:
– У моего хозяина большие связи при дворе. Я уверен, что Тедиес Берк согласится.
– Ваш хозяин должен иметь очень хорошие связи, чтобы убедить Тедиеса согласиться на то, чтобы дом ускользнул из рук его племянницы.
Страйдер смотрел на него, как кошка на мышку:
– Мой хозяин настолько могуществен, что вы и представить не можете.
«Столь же могущественный, чтобы уговорить покойного лорда Бергли одобрить много лет назад создание мнимой торговой компании?» – гадал Дрейк. А что, если именно хозяин Страйдера довел его отца до гибели? Возможно ли, чтобы он столько лет охотился за домом?
– Надо еще кое-что утрясти, чтобы подготовить все необходимое, – сказал Дрейк, пытаясь выиграть время – Какие гарантии вы требуете в обмен на деньги, которые так щедро и быстро предоставляете?
– Ваш брак с Розой Торнбери. Дрейк скривился:
– Брак? Вы диктуете даже это?
– Хозяин должен быть уверен, что вы вправе продавать дом, что он ваш. А женитьба на Розалинде даст необходимые гарантии.
– А ваш хозяин случайно не желает присутствовать при первой брачной ночи?
При этих язвительных словах Страйдер ядовито усмехнулся:
– Что ж, я поинтересуюсь.
– Уходите!
Страйдер кивнул и накинул капюшон на голову.
– Во вторник утром. Десять часов. Улица Хэттон, тринадцать.
Он повернулся и исчез в темноте. Мгновение спустя Дрейк, очнувшись от глубоких размышлений, вдруг понял, откуда Страйдеру известен этот выход.
– Годфри, я чрезвычайно польщена. Правда. Мне теперь не так уж часто предлагают руку и сердце, – сказала Розалинда, заставляя себя взять влажные руки молодого человека в свои. – Но союз между нами невозможен.
– Почему?
– Ну хотя бы потому, что я значительно старше вас. Годфри заерзал на каменной скамье.
– Старше? У нас совсем незначительная разница в возрасте, какие-то восемь лет.
– Восемь лет, вот именно! – многозначительно произнесла она. – Ведь я же настолько старше, что могу быть вашей… вашей… старшей сестрой.
Глядя на его по-прежнему бессмысленное выражение лица, Розалинда поняла, что этот аргумент на него совершенно не подействовал. Она тяжело вздохнула, пытаясь найти более веские доводы.
– Наш союз будет катастрофой. – Потеряв терпение, она отняла у него свои руки. – Более ясно просто не выразиться.
– Аминь, аминь, – сказал он, и в его глазах появился почти дьявольский блеск – Но что бы ни ожидало впереди, все равно это не может затмить радость от минуты свидания с тобой.
Розалинда нахмурилась. Слова ей показались знакомыми.
– Ведь каменной преграде не сдержать любовь! – воскликнул он с нарастающим пылом. – И любовь идет на все… так что… твои годы не остановят меня.
– Фи, – поморщилась она, когда вдруг поняла, где слышала это раньше. В театре! Он снова цитирует «Ромео и Джульетту». Вернее, перевирает пьесу.
– Годфри, вы способны на собственные мысли?
– Она заговорила! О, говори еще, мой светлый ангел!
– Дорогой сэр, похоже, сами вы ничего не способны сказать. Вы либо цитируете Шекспира, либо свою мать.
– Ни тот, ни этот, прекрасная дева, если оба тебе ненавистны.
– Годфри, прекратите, ради Бога! Слышать больше не желаю! Я надеялась понять чаяния вашего сердца, но, видимо, только напрасно теряю время. Я скажу вашей матери, что даже думать не могу о браке с вами.
При мысли о леди Блант Розалинде вдруг стало как-то не по себе. Что-то с ней связано. Но что? И вдруг она вспомнила.
– О бессмертные боги! – ахнула она.
Она попросила леди Блант покопаться в прошлом Дрейка, а потом совершенно забыла об этом. Она сама положила начало интриге до того, как согласилась выйти за него замуж. А если леди Блант обнаружит что-то ужасное? Или, что более вероятно, вдруг придумает какой-то план, чтобы просто разорить Дрейка? Зная леди Блант, Розалинда не сомневалась, что эта дама не отступит, пока не добьется своего. Нужно немедленно найти Порфирию и попросить ее прекратить поиски!
– Годфри, я возвращаюсь в дом. Советую вам взять себя в руки и сделать вид, что этого разговора не было.
– Розалинда! – на удивление решительно воскликнул Годфри. Его решимость застала ее врасплох, и она обернулась, с любопытством глядя на него. В его обычно тусклых глазах сверкнул неподдельный интерес. – Если вы не можете полюбить меня, то тогда кого же?
«Дрейка», – без колебаний шепнул ей внутренний голос. Но она тут же произнесла:
– Никого, Годфри. Я никого не сумею полюбить. Ни один мужчина не стоит такой жертвы.
– Розалинда, вы как наша королева, – с благоговением выдохнул он. – Значит, для меня нет никакой надежды.
Розалинда вздохнула с облегчением. Наконец-то она до него достучалась.
– К сожалению, Годфри, надежды нет.
Она одобряюще похлопала его по руке и повернулась, торопясь уйти. Но тут же остановилась, потому что он вдруг пронзительно закричал:
– «Любуйтесь ею пред концом, глаза, в последний раз ее обвейте, руки!»
Повернувшись к нему, Розалинда закатила глаза. Он цитировал финальный монолог Ромео у смертного одра Джульетты.
– Не надо больше Шекспира, умоляю!
– «И губы, вы, преддверие души, запечатлейте долгим поцелуем со смертью мой бессрочный договор!» _ трагически воскликнул он, потом подбежал к ней, поцеловал ее скользкими губами и снова отскочил, прежде чем она успела опомниться.
– Ради всего святого! – воскликнула она, отшатнувшись и вытирая мокрую щеку. – Вы становитесь таким же несносным, как и сеньор. Может быть, вам напомнить, что с ним произошло?
– «Сюда, сюда, угрюмый перевозчик! – упорно продолжал Годфри, отступая и убирая со лба бесцветные волосы. – Пора разбить потрепанный корабль с разбегу о береговые скалы! Пью за тебя, любовь!».[8]
Вытащив из кармана небольшой стеклянный пузырек, Годфри поднес его к свету. Когда Розалинда поняла, что это какое-то зелье, холодок пробежал у нее по спине.
– Годфри, что это у вас в руке?
– «Ты не солгал, аптекарь!» – истерически закричал тот, открыл пробку, и гримаса отчаяния исказила его лицо. Потом он поднес пузырек к дрожащим губам, копируя Ромео, пьющего яд.
Розалинда рванулась к нему, вытянув вперед руки.
– Нет, не пейте! У вас еще будут женщины. Не надо, Годфри! Я не допущу, чтобы на моей совести была смерть еще одного поклонника.
Но он, не обращая на нее внимания, запрокинул голову и залпом выпил содержимое пузырька.
Через мгновение Годфри зашатался, уронил пузырек на землю и схватился руками за горло.
– «Яд твой быстр, – прохрипел он, вытаращив глаза. – С поцелуем умираю». – Юноша безжизненно рухнул на землю.
– Годфри! – закричала Розалинда, склонившись над ним, и потрясла его за плечи. Но он не шевелился.
Она стала искать пузырек на земле и, найдя его в траве, поднесла к носу, с ужасом вдохнула, но пахло на удивление приятно. Это скорее был запах муската, нежели смертельного яда. Сморщив нос, она с подозрением взглянула на неподвижное тело Годфри, потом лизнула горлышко пузырька. И в самом деле мускат!
– Ах ты, наглый обманщик, лживая гиена, пустоголовый идиот! – Розалинда отбросила в сторону пузырек и, схватив Годфри за камзол, затрясла что было мочи. – А ну открывай глаза, лживый негодяй! Да ведь со мной чуть удар не случился при виде этой бездарно сыгранной сцены!
Услышав такое оскорбление, он тут же открыл глаза.
– Бездарно сыграно?!
Он сел, и обидчивое выражение его лица постепенно сменилось гневным. Очевидно, талант лицедея был единственным предметом его гордости.
– Если бы вас хватил удар, милая леди, это было бы не из-за моей игры, а из-за проклятия.
Оскорбленная до глубины души, Розалинда отшатнулась: