Они медленно прогуливались вдоль каменной террасы, окружавшей дом, и любовались цветущим садом. Только отсюда можно было оценить по достоинству геометрические рисунки цветочных клумб и фонтанов, живописные лабиринты из кустарника, шпалеры и неоримский бельведер в глубине.
Нежные запахи дельфиниума, гвоздик и анютиных глазок над цветником смешивались с ароматом душицы, мирта и розмарина. Поодаль находился яблоневый сад, где уже зрели плоды, а вокруг него в огромном лесном парке привольно жили олени.
– Вы унаследовали одну из красивейших усадеб во всей Англии, – сказал Шекспир, окидывая раскинувшийся перед ними пейзаж проницательным взглядом.
– Непременно опишите ее в вашей следующей пьесе. Над чем вы сейчас работаете?
– Секрет. – В уголках светящихся умом глаз Шекспира появились лукавые морщинки. Мягкий ветерок трепал его длинные, до плеч, волосы, открывая взору небольшое золотое колечко в левом ухе. Он был всего на несколько лет старше Розалинды. Красивый мужчина, но что гораздо важнее – мягкий, остроумный человек и добрый друг.
– Я трепещу при одной лишь мысли о том, какую блестящую пьесу вы вскоре вновь поставите в своем театре.
– Дорогая Розалинда, моя работа не настолько глубока. Я пишу лишь затем, чтобы привлечь зрителей в наш театр. Если на моих пьесах зал полон, значит, мне причитается существенная доля дохода. В душе я меркантилен.
– Нет, вы поэт. Взять хотя бы ваши сонеты. И оды вашей темноволосой даме, – деликатно заметила Розалинда, по-прежнему желая, чтобы он рассказал о женщине, вдохновившей его на такие страстные излияния.
Кто она – чернокожая красавица? Необыкновенная любовница? Или темноволосая вдова, впервые открывшая ему, что такое любовь? А может, она видение? Или она – это он? Что творится в голове такого выдающегося и такого скромного человека? Нет, Розалинда спрашивать не станет. Она знает, где заканчиваются рамки их дружбы. Шекспир всегда был очень сдержан. Он мало говорил о жене, жившей в Стратфорде, не упоминал он и о трагической смерти своего одиннадцатилетнего сына, Гамлета, случившейся четыре года назад. «Уже один только разговор на эту тему, возможно, лишит его того вдохновения, которое делало его поистине блестящим поэтом», – решила Розалинда.
– Я всего лишь актер и пишу только для того, чтобы поддержать свою труппу. – Он нежно потрепал ее по руке.
Розалинда улыбнулась.
– Сомневаюсь, сэр, – философски заметила она.
– Неужели? Ну тогда я, возможно, поставщик театральной грязи, которая развращает добропорядочных англичан.
– А теперь вы говорите так же неискренне, как пуритане.
Он хмыкнул:
– Я их уже не боюсь. Наш новый покровитель занимает при дворе очень высокое положение. – Посерьезнев, Шекспир добавил: – Но в случае реальной опасности я всегда могу положиться на Розу Торнбери. – Он расплылся в улыбке, глядя на нее, и Розалинда вспыхнула от гордости. – Вы удивительная женщина, леди Розалинда!
Внезапно поблизости раздались удивленные возгласы дам, прогуливавшихся по террасе. Леди чуть ли не пальцем показывали на ее костюм, но Розалинда ничуть не смутилась.
– Я хотел бы когда-нибудь отблагодарить вас за то, что вы шпионили. – Шекспир лукаво усмехнулся. Он обожал навешивать Розалинде самые жуткие ярлыки, потому что при дворе она слыла дамой безупречной нравственности, правда, чуть мечтательной. – Если я что-либо могу для вас сделать…
Розалинда внимательно вгляделась в его лицо, в его мудрые и проницательные глаза. Судя по всему, он был искренне ей благодарен. Но способен ли он в знак благодарности выполнить самое заветное ее желание?
– Вряд ли кто-либо в состоянии исполнить мою мечту…
– Что же эго за мечта? Что?
Она повернулась к нему, преодолевая страх, лишавший ее дара речи. Никто и представить себе не мог, как много она хотела. Она желала такого эфемерного наслаждения, что даже боялась сказать об этом.
– Ну же, Роза, скажите.
– Я хочу увидеть, как написанные мною слова слетают с губ актеров.
В глазах его промелькнуло недоумение, сменившееся жалостью.
Пытаясь как-то оправдаться, Розалинда торопливо добавила:
– Я хочу писать пьесы, Уилл, как вы. Я могу, я знаю, что могу! Я пишу уже много лет.
Он склонял голову набок и грустно улыбнулся.
– Дорогой друг, у вас сердце поэта, заключенное в тело женщины.
– Но это не значит, что я не могу писать!
– Это значит, что даже Бурбаджу, звезде нашей труппы, будет чертовски трудно продать билеты на спектакль с вашим именем.
– Мне нет дела до продажи билетов! – воскликнула Розалинда, хватая его за руки. Увидев следы чернил на его пальцах, она тепло улыбнулась ему. – Я хочу дать жизнь моим словам, как и вы. Вот и все.
– Вы многого просите, учитывая, что у меня мальчики играют женские роли.
– Я не собираюсь играть. Мне не нужны аплодисменты. Я хочу творить. – Она вдруг сложила ладони вместе, словно умоляла Бога помочь ей убедить мэтра. – Хочу создать нечто большее, чем я сама. Что-то вечное. Франческа утверждает, что большинство женщин становятся отражением своих мужей. Я одинока и хочу посвятить себя иному. Слова обладают волшебной силой, Уилл… – Розалинда внезапно осеклась и самоуничижительно улыбнулась. – Я осмелилась учить Мастера?! Простите меня. Я, должно быть, кажусь вам самоуверенным подмастерьем.
– Сочувствую вам, Розалинда. Вас околдовала муза. Видя ваше затруднение, как я могу отказать? Дайте мне посмотреть ваши пьесы, и если они того стоят, то труппа лорда-гофмейстера сыграет несколько сцен.
Сердце в ее груди едва не оборвалось. В воздухе больше не пахло дельфиниумом и гвоздиками. Или она уже не дышит?
– Вы серьезно, Уилл?
– Только для избранных, учтите.
– Разумеется.
– Но предупреждаю: это бесплодное занятие. Я голодал бы, если бы больше не мог играть и жил только на доходы от своих сочинений. И мы не вправе назвать ваше имя.
– Нет-нет, конечно. Я не нуждаюсь в оплате. Достаточно будет просто слышать свой текст, видеть реакцию публики, тронуть кого-то до слез, а потом рассмешить… – У нее голова пошла кругом от открывающихся возможностей, и она порывисто обняла благодетеля.
– Как счастлив будет тот, кто женится на вас, Розалинда! – негромко засмеялся он.
Она отстранилась и посмотрела в его задумчивые глаза. Улыбка ее померкла.
– Я не хочу замуж. Муж пожелает стать моим господином, моей жизнью..
– Превосходство по праву, как заметят некоторые.
– Те, кто способен принадлежать. Но только не я.
– Вы упрямая женщина, Розалинда.
– Да, мой добрый сэр, и нравлюсь себе такой.
– И мне тоже, – признался Шекспир, посмеиваясь и поглаживая короткую каштановую бородку.
– Вы всегда такой чуткий, Уилл. Больше склонны задавать вопросы, чем высказывать суждения.
– Это долг поэта, – ответил он. – Я наблюдатель человеческой натуры.
– Господин Шекспир, представление начинается, – послышался голос с террасы.
– О Боже! – воскликнула Розалинда и испуганно вздрогнула.
Шекспир озорно улыбнулся и хлопнул в ладоши.
– Ваше время пришло, прилетело на крыльях судьбы. – Он протянул ей руку. – Пойдемте.
– Да, конечно. Там, среди зрителей, будет и Франческа. Она сказала, что станет моими глазами и ушами.
– Ей несказанно повезло, – галантно заметил Шекспир.
Прошло совсем немного времени, и Шекспир буквально вытолкнул трясущуюся от страха Розалинду на сцену, заполненную музыкантами и танцорами в причудливых костюмах. Сердце ее так бешено колотилось, что на мгновение она забыла текст. Но не сдалась, а, набравшись духу, начала выступление, которое так долго и так тщательно репетировала.
– Я – богиня урожая, – начала она.
– Неужели эти виноградные гроздья прикреплены к ее… к ее… – удивленно воскликнул кто-то из зрителей.
– Да, они прикреплены к ее груди! – отозвался другой, и толпа разразилась громким хохотом.
У Розалинды едва не подкосились ноги, но она тут же овладела собой. Ведь смех – это очень хорошо, это значит, что публике весело.