– Прошу прощения? - переспросил он, в его голосе звучала ужасная смесь бархата и стали.
Ей следовало отвечать, не так ли?
– Э, ничего, - проговорила она, надеясь, что уклончивое слово уменьшит его внимание к оставшейся части реплики, - Только то, что мне не разрешают выходить одной.
– Я знаю это, - отрезал он, - Есть, черт подери, достаточно хорошая причина для этого.
– Так, если бы я хотела выехать одна, - продолжала она, стараясь игнорировать вторую часть его реплики, - Я не могла бы воспользоваться ни одним из наших экипажей. Ни один из наших кучеров, не согласился бы отвезти меня сюда.
– Твои кучера, - сказал он, - несомненно, довольно умные мужчины, обладающие здравым смыслом.
Пенелопа ничего не сказала в ответ на его слова.
– Ты хоть понимаешь, что могло случиться с тобой? - требовал он от нее ответа, его маска контроля начала потихоньку разрушаться.
– Очень немного, фактически, - проговорила она, сглотнув. - Я приезжала сюда прежде и -
– Что? - его рука ухватилась за ее плечо болезненной хваткой. - Что ты только что сказала?
Повторять эти слова, казалось опасно для здоровья, поэтому Пенелопа лишь уставилась на него, надеясь, что, возможно, она сможет прорваться сквозь гнев в его глазах, и найти мужчину, которого она знала и так нежно любила.
– Это лишь тогда, когда мне необходимо оставить срочное сообщение моему издателю, - объяснила она. - Я посылаю ему закодированное сообщение, тогда он знает, что ему следует забрать мои записи отсюда.
– И говоря об этом, - сказал Колин, грубо выхватив из ее рук свернутый лист бумаги, - Что, черт подери, это означает?
Пенелопа смущенно посмотрела на него.
– Я думала, это очевидно, Я -
– Да, конечно, ты проклятая леди Уислдаун, и ты наверно смеялась надо мной неделями, тем более тогда, когда я настаивал, что это была Элоиза.
Его лицо искажала гримаса, когда он это говорил, и это, болезненно отдавалось в ее сердце.
– Нет! - закричала она. - Нет, Колин, никогда! Я никогда не смеялась над тобой!
Но его лицо ясно говорило ей, что он ей не верил. В его изумрудных глазах светилось нанесенное ему оскорбление, и что-то еще, чего она никогда в них не видела, и чего она никогда не ожидала увидеть. Он был Бриджертон. Он был популярным, уверенным в себе, и хладнокровным.
Ничто не могло смутить его. Никто не мог оскорбить его.
Кроме, наверно, только ее.
– Я не могла рассказать тебе, - прошептала она, отчаянно стараясь сделать так, чтобы этот ужасный взгляд ушел из его глаз. - Конечно, ты понимаешь, что я не могла рассказать тебе.
Он был молчалив мучительно долго, затем, словно она ничего не говорила, даже не пробовала объясниться, он поднял инкриминирующий лист в воздух и потряс его, полностью игнорируя ее страстный протест.
– Это верх глупости, - сказал он, - Ты потеряла остатки своих мозгов?
– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
– У тебя был отличный выход, который ждал тебя. Крессида Туомбли захотела взять всю твою вину на себя.
И затем, неожиданно, его руки опустились ей на плечи, и он держал ее так, что она с трудом могла дышать.
– Почему ты не можешь позволить этому умереть, Пенелопа? - его голос был упорный, его глаза сверкали диким огнем.
Это были самое большое проявление чувств, которое она когда видела у него, и это ранило ее прямо в сердце. Поскольку его чувствами были злость и стыд по отношению к ней.
– Я не могу позволить ей сделать это, - прошептала она, - Я не могу позволить ей, быть мною.
Глава 13
– Почему, черт подери, нет?
Пенелопа молчала несколько секунд, уставившись на него.
– Потому что…потому что… - она заерзала на сиденье, задаваясь вопросом, как же ему все это объяснить.
Ее сердце было разбито, ее самая ужасная и волнующая тайна была раскрыта, и он думает, что у нее осталось присутствие духа, чтобы еще объяснять ему?
– Я понимаю, что она, наверно, самая большая сука…
Пенелопа задохнулась.
– … которую Англия произвела в этом поколение, но ради Бога, Пенелопа, - он взъерошил рукой свои волосы, затем посмотрел на ее лицо.
– Она же собралась всю твою вину взять на себя.
– Репутацию, - прервала его Пенелопа с раздражением.
– Вину, - продолжал он, - Ты осознаешь, что может случиться с тобой, когда люди откроют, кто ты такая?
Уголки ее губ напряглись с раздражением… и гневом, что было довольно очевидно.
– У меня было больше десяти лет, чтобы поразмыслить над такой возможностью.
Его глаза сузились.
– Ты пытаешься быть саркастической?
– Конечно, нет, - ответила она, - Неужели ты думаешь, что я провела большую часть своей жизни, ни разу не задумавшись над тем, что же случится со мной, если я буду раскрыта? Я была бы слепой дурой, если бы это не сделала с самого начала.
Он крепче схватил ее за плечи, почувствовав, как экипаж наткнулся на булыжник.
– Ты будешь погублена, Пенелопа! Погублена! Ты хоть понимаешь, что я говорю?!
– Если я даже не понимала, - ответила она, - То уверяю тебя, что теперь я все понимаю, после твоих долгих нотаций по этому поводу, когда ты обвинил Элоизу в том, что она леди Уислдаун.
Он нахмурился, очевидно, раздражаясь упоминанием о своей ошибке.
– Люди прекратят общаться с тобой, - продолжал он. - Они будут считать тебя мертвой для общества.
– Люди никогда не разговаривали со мной, - резко сказала она. - В половине случаев, они даже не знали, была ли я или не была на том или ином приеме. Как ты думаешь, почему моя тайна сохранилась так долго? Я была невидимкой, Колин. Никто не видел меня, никто не общался со мной. Я просто стояла рядом и слушала, а никто даже не замечал меня.
– Это не правда, - говоря это, он отвел свои глаза.
– Это правда, и ты знаешь это. Ты лишь пытаешься отрицать это, - сказала она, тыкая его в плечо, потому что ты чувствуешься себя виноватым.
– Я так не делаю!
– Ой, пожалуйста, - насмехалась она над ним, - Все, что ты делаешь, это во всем, все время, винишь себя.
– Пене-
– Включая меня, - добавила она.
Она дышала часто и с трудом, кожа пылала, а душа горела, словно в аду.
– Ты думаешь, я не знаю, что твоя семья жалеет меня? Думаешь, я не замечала, что если ты и твои братья оказываетесь на одном вечеринке со мной, то всегда приглашаете меня на танец?
– Мы просто вежливые, - тихо выдавил он из себя, - К тому же, ты моим братьям и мне нравишься.
– Ты чувствуешь всего лишь жалость по отношению ко мне. Тебе нравиться Фелиция, но я не видела, чтобы ты танцевал с ней, каждый раз, когда ваши пути пересекаются на балах.
Он резко отпустил ее, и скрестил руки на груди.
– Хорошо, я скажу. Мне она не нравиться так, как нравишься ты.
Она заморгала, пораженная его высказыванием.
Лишь он один мог, вот так просто взять и сделать ей комплимент посередине спора. Ничто, не могло ее разоружить сильнее, чем это.
– И, - продолжал он, напрягая и задирая подбородок, - Ты так и не обратила внимание на мою первоначальную мысль
– Какую?
– Что леди Уислдаун погубит тебя!
– Ради Бога, - пробормотала она, - Ты говоришь так, словно она отдельная личность.
– Хорошо, извини меня, если мне все еще до сих пор трудно совместить женщину, сидящую передо мной со старой каргой, пишущей эту колонку
– Колин!
– Оскорбилась? - подразнил он.
– Да! Я очень усердно трудилась над своей колонкой, - она сжимала в руках, тонкую ткань своего мятно-зеленого утреннего платья, не обращая внимание на сморщенные спирали, которые она создавала.
Она, по- видимому, была вынуждена, что-то сделать со своими рукам, или возможно, просто взорвалась бы от нервной энергии и гнева, которые струились по ее венам. Другим способом могли бы быть скрещенные руки, но она отказывалась от такого явного показа раздражения. Кроме того, он уже воинственно скрестил руки, и хотя бы один из них не должен был вести себя как шестилетний ребенок.