– Мне и не нужна была клевета, которую ты делала, - снисходительно сказал он.
– Ну, конечно, нужна, - прервала она его.
– Нет, не нужна.
– Тогда почему ты думаешь, я ее все-таки делала?
– Не будь ребенком! - громко воскликнул он, в его голосе прорывались нотки нетерпения, - Хоть один из нас должен быть взрослым.
– Ты не смеешь говорить со мной о моем взрослом поведение, - взорвалась она, - Ты, который бежит при малейшем намеке на ответственность.
– Что, черт подери, это значит? - резко спросил он.
– Я думаю, это довольно очевидно.
Он откинулся назад на сиденье.
– Я не могу поверить, что ты так со мной говоришь.
– Ты не можешь поверить, что я так говорю, - насмехалась она над ним, - Или, что я обладаю мужеством и присутствием духа, чтобы сделать это?
Он лишь уставился на нее, очевидно удивленный ее вопросом.
– Я не такая, как ты обо мне думаешь, Колин, - сказала она, и затем гораздо тише сказала: - Я не такая, как я сама о себе думаю.
Некоторое время он ничего не говорил, затем, словно он не мог забыть поднятую ею тему, он спросил, можно сказать, сквозь зубы:
– Что ты подразумевала, когда сказала, что я бегу от ответственности?
Он сжала губы, затем смягчилась, и позволила себе успокаивающе выдохнуть.
– Почему ты думаешь, ты так много путешествуешь?
– Потому что, мне нравится это, - ответил он, но его голос прозвучал невыразительно.
– И потому что тебе надоедают тем, что пытаются воздействовать на тебя, здесь в Англии.
– Это делает меня ребенком, поскольку…?
– Поскольку, ты не желаешь вырасти и сделать что-нибудь такое… взрослое, что удержало бы тебя на одном месте.
– Такое, как что?
Ее руки сложились в жесте Я-думаю-это-просто-очевидно.
– Как женитьба.
– Это предложение руки и сердца? - подразнил он, уголок его рта приподнялся в нахальной усмешке.
Она почувствовала, как ее щеки заполыхали, но заставила себя продолжить:
– Ты же знаешь, что это не так, и не пытайся сменить тему, тем более, так преднамеренно жестоко.
Она ждала от него ответа, ждала когда он принесет свои извинения.
Его молчание было оскорбительным, и, не выдержав, она фыркнула и проговорила:
– Ради Бога, Колин, тебе тридцать три года.
– А тебе двадцать восемь, - указал он, не особо доброжелательным тоном голоса.
Было чувство, словно ее ударили в живот, но она была слишком рассержена, чтобы укрыться в своей раковине.
– В отличие от тебя, - тщательно выговорила она, - У меня нет роскоши делать кому-нибудь предложение.
– И в отличие от тебя, - добавила она, намериваясь заставить его почувствовать свою вину, в которой она справедливо обвинила его тремя минутами ранее: - У меня нет огромного количества воздыхателей, поэтому у меня никогда не было такой роскоши, как сказать нет, в ответ на предложение выйти замуж.
Его губы напряглись.
– Ты думаешь, обнародование того факта, что ты леди Уислдаун увеличит число твоих воздыхателей?
– Ты пытаешься обидеть меня? - выдавила она из себя.
– Я пытаюсь быть реалистом! Что, по-видимому, ты полностью теряешь из вида.
– Я никогда не говорила, что собираюсь обнародовать тот факт, что я леди Уислдаун.
Он схватил конверт с заключительной колонкой сплетен, и снова положил его на мягкое сидение.
– Тогда, что это такое?
Она снова схватила конверт, вытаскивая лист из конверта.
– Прошу прощения, - проговорила она медленно с большим сарказмом. - Я, должно быть, где-то пропустила предложение, указывающее на мою личность.
– Ты думаешь твоя лебединая песня сделает что-нибудь, что может уменьшить интерес к личности леди Уислдаун? Ох, извините меня, - с очень наглым видом он положил руку на сердце, - Возможно, я должен был сказать, к ТВОЕЙ личности. В конце концов, как я могу отрицать перед тобой, твою же собственную репутацию.
– Сейчас, ты просто безобразен, - сказала она, небольшой голос внутри нее спрашивал, почему же она не кричит и не плачет после таких издевательств.
Это был Колин, она его всегда любила, а он действовал так, словно ненавидел ее.
Могло ли быть что-нибудь еще в этом мире, более достойное слез?
Или, возможно, ничего этого не было. Может быть, вся эта печаль, увеличивающаяся внутри нее, всего лишь из-за смерти мечты. Ее мечты о нем. Она создала совершенный образ его в своем разуме, и с каждым словом, которое он бросал ей в лицо, становилось все более и более очевиден тот факт, что ее мечта оказалась ничем, ложью, пустотой.
– Я лишь показываю свою точку зрения, - выхватывая лист из ее рук. - Посмотри на это. Это больше всего напоминает приглашение для дальнейшего расследования. Ты дразнишь общество, буквально призываешь их раскрыть тебя.
– Это совсем не то, что я делаю!
– Может быть, ты не намеривалась этого делать, но в конечном результате, определенно это сделала.
Он, возможно, имел какие-то мысли на этот счет, но она не желала давать ему ни малейшего шанса высказать их.
– Это мое дело, - ответила она, скрещивая руки, и многозначительно глядя в сторону от него, - В конце концов, я одиннадцать лет оставалась нераскрытой. Я не вижу причин, почему мне следует теперь сильно волноваться из-за этого.
Он с раздражением вздохнул.
– Ты хоть принимаешь во внимание значение денег? Понимаешь, какое количество людей хотят заполучить тысячу фунтов леди Данбери.
– Я понимаю значение денег, гораздо лучше, чем ты, - ответила она, ощетиниваясь. - И, кроме того, награда леди Данбери не делает мою тайну уязвимее.
– Это делает всех более решительными, что делает тебя еще уязвимой. Не упоминая, тот факт, - добавил он, кривя губы в усмешке, - Что моя самая младшая сестра сказала, что это будет триумфом.
– Гиацинта? - спросила она.
Он мрачно кивнул, кладя лист рядом с собой на сиденье.
– И если Гиацинта думает, что будет завидным триумфом открыть твою личность, то ты можешь убедиться, она не единственная такая. Может быть именно из-за этого, Крессида проделала свою глупую уловку.
– Крессида сделала это ради денег, - проворчала Пенелопа. - Я уверена в этом.
– Отлично. Не имеет значение, из-за чего сделала это Крессида. Все дело в том, кто она такая, и как только ты избавишься от нее со всем своим идиотизмом, - он хлопнул рукой по листу бумаги, заставляя Пенелопу вздрогнуть, поскольку звук был довольно резкий и громкий, - Кто-нибудь еще займет ее место.
– Я думаю, так будет не всегда, - сказала она, главным образом потому, что не могла позволить ему оставить последнее слово за собой.
– Ради любви к всевышнему, женщина, - взорвался он, - Позволь Крессиде убраться вместе с ее интригами. Она - ответ на все твои мольбы.
Ее глаза сердито посмотрели на него.
– Ты не знаешь, о чем я молюсь.
Что- то в ее тоне укололо Колина прямо в грудь. Она не изменила его точки зрения, даже чуть-чуть не сдвинула ее, но он не мог найти слов, чтобы заполнить повисшее молчание. Он посмотрел на нее, затем посмотрел в окно, его ум рассеяно сфокусировался вокруг купола Кафедрального Собора Святого Павла.
– У нас займет довольно много времени добраться до дома, - пробормотал он.
Она ничего не сказала. Он не винил ее. Это было глупое нелогичное заключение, пустые слова, чтобы заполнить молчание и ничего больше.
– Если ты позволишь Крессиде, - начал он.
– Прекрати, - взмолилась она. - Пожалуйста, не говори ничего больше. Я не могу позволить ей сделать это.
– Ты хоть по-настоящему думала, что ты в итоге получишь?
Она резко посмотрела на него.
– Ты думаешь, я была способна думать о чем-нибудь другом за прошедшие три дня?
Он попробовал другую тактику.
– Какое имеет значение, что люди узнают, что это именно ты была леди Уислдаун? Ты же знаешь, что ты была умной и одурачила нас всех. Разве этого не достаточно?