Пенелопа больше всего на свете захотелось сейчас положить свою руку поверх его руки, но, конечно же, она так не сделала. Она лишь кивнула, и сказала:
– Ты можешь говорить со мной о чем угодно, Колин.
– Мои братья, - начал он, - Они, - он замолчал, безучастно глядя в окно, затем резко повернулся к ней и сказал: - Они достигли того, чего хотели. Энтони - виконт, и я не хотел бы взваливать на себя его обязанности, но у него есть цель в жизни. Все наше наследство и имущество в его руках.
– Я думаю не только оно одно, - мягко сказала Пенелопа.
Он вопросительно посмотрел на нее.
– Я думаю, твой брат чувствует ответственность за всю свою семью, - пояснила она.
– Представь, какое это тяжкое бремя, - произнес он.
Колин старался сохранять безразличное выражение лица, но он никогда не был умелым стоиком, и наверно, на его лице было видно тревога, потому что Пенелопа поднялась со своего стула и горячо добавила:
– Но я не думаю, что он возражает против этого! Это очень подходит ему.
– Совершенно точно! - воскликнул Колин, с таким видом, словно она открыла что-то по настоящему важное.
В противоположность этому… этот… глупый разговор о его жизни. У него не было причин жаловаться. Он знал, что у него не было никаких причин для жалоб, и все же…
– Ты знаешь, что Бенедикт рисует? - спросил он ее.
– Конечно, - ответила она, - Все знают, что он рисует. Его картина висит в Национальной Галерее. И я думаю, что планируют повесить еще одну его картину. Его пейзаж.
– Правда?
Она кивнула.
– Элоиза сказала мне.
– Тогда, должно быть это правда. Я не могу поверить, что мне об это ничего не сказали.
– Ты был далеко, - напомнила она ему.
– Я пытаюсь сказать, - продолжил он, - То, что у них у обоих имеется цель в жизни. А у меня нет ничего.
– Это не может быть правдой, - сказала она.
– Я думаю, мне то лучше знать.
Пенелопа села обратно на стул, пораженная его язвительным тоном.
– Я знаю, что люди думают обо мне, - начал он, и хотя Пенелопа решила не прерывать его и дать ему высказаться, она не могла не вмешаться.
– Ты всем нравишься, - поспешила сказать она, - Все просто обожают тебя.
– Я знаю, - простонал он, выглядя страдающим и робким в одно и тоже время, - Но…
Он взъерошил свои волосы рукой.
– Боже, как же выразить это, и не выглядеть при этом полной задницей?
Глаза Пенелопы широко открылись от изумления.
– Меня тошнит от того, что я, никто иной, как простой пустоголовый соблазнитель, - наконец выпалил он.
– Не будь глупцом, - почти немедленно отозвалась она, так быстро, как это только было возможно.
– Пенелопа -
– Никто не считает тебя тупицей, - сказала она.
– Как ты -
– Потому что, я провела в Лондоне гораздо больше времени, чем должна обычная девушка, - резко ответила она. - Я могу быть не самой популярной девушкой в городе, но после десяти лет, я слышала более чем достаточно сплетен, лжи и чьих-нибудь дурацких мнений, и Я никогда - ни разу - не слышала, чтобы кто-нибудь, назвал тебя глупцом.
Он уставился на нее, немного удивленной тем, как страстно она его защищает.
– Я вообще-то, не имел в виду, что я глупый, - сказал он мягко и спокойно. - Я хотел сказать… без цели. Даже леди Уислдаун говорит обо мне, как о соблазнителе.
– И что в этом такого плохого?
– Ничего, - ответил он раздражительно, - Если бы она не делала это почти через день.
– Она издает свою газету через день.
– Все правильно, - сказал он, - Если бы она не считала меня таким легендарным соблазнителем, разве она написала бы про меня?
Пенелопа замолчала, затем спросила:
– Разве имеет значение, что думает леди Уислдаун?
Он наклонился вперед, уперев руки в колени, затем, вскрикнув от боли, когда он запоздало вспомнил про свою рану.
– Ты уклоняешься от темы, - возразил Колин, вздрогнув, снова надавив на ладонь. - Меня не волнует леди Уислдаун. Но хочется нам того или нет, но она представляет собой высшее общество.
– Я думаю, найдутся люди, не согласные с таким утверждением.
Он вопросительно приподнял бровь?
– Включая тебя?
– Вообще-то, я думаю, что леди Уислдаун очень проницательна и умна, - сказала она, держа руки на коленях.
– Женщина, которая назвала тебя перезрелой дыней!
Два красных пятна появились на ее щеках.
– Перезревшим цитрусом, - сердито сказала она. - Я уверяю тебя, это большая разница.
Колин тут же решил, что женский ум очень странный и непостижимый орган, который мужчины могут даже не пытаться понять. На свете просто не было женщины, которая бы идя из точки А в точку B, не останавливалась бы по пути в точках С, D и X.
– Пенелопа, - наконец, сказал она, смотря на нее с недоверием, - Это женщина оскорбляла тебя. Как ты можешь защищать ее?
– Она не сказала ничего, кроме правды, - сказала она, скрещивая на груди руки. - Она была довольно добра ко мне, с тех пор, как моя мать позволила мне самой выбирать себе наряды.
Колин простонал.
– Мы же обсуждаем кое-что другое в это момент. Надеюсь, ты не собираешься обсуждать со мной свой гардероб?
Глаза Пенелопы сузились.
– Я полагаю, мы обсуждали твое неудовлетворение от жизни в роли самого популярного мужчины в Лондоне.
Ее голос повысился на четыре октавы, и Колин понял, что его отчитывают. Причем, обоснованно. Что он нашел, еще более раздражающим.
– Не знаю, почему я думал, что ты можешь понять меня, - прошипел он, ненавидя ребяческий тон своего голоса, но он ничего не мог с собой поделать.
– Прости, - проговорила она, - Но это немного сложно для меня, сидеть здесь и слушать, как ты жалуешься, что в твоей жизни ничего нет.