Одна его рука соскользнула с ее талии, но он продолжал держать ее за руку другой рукой и начал проталкиваться сквозь толпу, до тех пор, пока они не прошли сквозь большие Французские двери на террасу.
– Не здесь, - прошептала Пенелопа, с тревогой кидая взгляд на танцевальный зал.
Он даже не удостоил ее реплику ответом, таща ее дальше в чернильную ночь, затем завернул за угол, пока они не остались совсем одни.
Но они не остановились там. Быстро оглянувшись вокруг и убедившись, что никто их не видит, Колин открыл небольшую, еле заметную, боковую дверь.
– Что это за дверца? - спросила Пенелопа.
Его ответом был лишь небольшой толчок чуть пониже ее спины, пока она полностью не оказалась в каком-то темном коридоре.
– Вверх, - приказал он, и снова толкнул ее вперед
Пенелопа не знала, следует ли ей бояться или волноваться, но так или иначе, она начала подниматься по лестнице, даже чувствуя горячее присутствие Колина за своей спиной.
После того, как они прошли несколько лестничных пролетов, Колин остановил ее, и, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. Коридор был пуст. Колин ступил туда, и потащил ее за собой, бесшумно ступая по коридору (который, как сейчас узнала Пенелопа, проходил мимо личных комнат семейства Бриджертон), пока они не достигли комнаты, где она прежде никогда не бывала.
Комната Колина. Она всегда знала, где эта комната находится. В течение всех ее лет посещения Элоизы, она никогда не делала ничего больше, чем просто проводила пальцем по твердой древесине двери. Прошли многие годы с тех пор, как он постоянно жил здесь в доме Номер Пять, но его мать настояла на том, чтобы оставить комнату за ним. Никто не может знать, когда она может ему понадобиться, сказала она, и оказалась права, когда он вернулся с Кипра, не имея арендованного дома.
Он толкнул дверь, и потянул ее за собой в комнату. Она споткнулась, потому что в комнате было темно, и прекратила двигаться тогда, когда налетела в темноте на него. Он поймал ее за плечи и помог восстановить равновесие, но после этого руки не убрал, так и, продолжая держать ее в темноте.
Нельзя было назвать это объятиями, по крайней мере, настоящими объятиями, но по всем своим телом она прикасалась к нему. Она не могла ничего видеть, но она могла чувствовать его, слышать его дыхание, циркулирующее в ночном воздухе, и мягко ласкающее ее щеки.
Это было мучительно.
Это было самозабвенно, это был экстаз и исступление.
Его руки медленно скользили по ее обнаженным рукам, очень медленно, мучая каждый ее нерв, затем он неожиданно сделал шаг назад.
Дальше наступила тишина.
Пенелопа совсем не ожидала этого. Она была уверенна в том, что он будет кричать на нее, ругать ее, а затем потребует объяснить свое поведение.
Но ничего этого он не сделал. Он просто молча стоял в темноте, вынуждая ее самой сделать первый шаг, и буквально заставляя ее сказать что-нибудь.
– Ты не можешь… ты не мог бы зажечь свечу? - в конце концов, попросила она.
– Тебе не нравится темнота? - растягивая слова, спросил он.
– Нет, не сейчас. И не такая, как эта.
– Понятно, - пробормотал он. - Итак, ты хочешь сказать, что тебе понравится такая темнота? - его пальцы неожиданно оказались на ее коже, чуть выше края ее лифа.
Затем так же внезапно, они исчезли.
– Не делай этого, - пробормотала она, ее голос дрожал.
– Не прикасаться к тебе? - в его голосе росла насмешка, и Пенелопа была даже рада, что она не может увидеть его лицо. - Но ведь ты моя, разве не так?
– Еще нет, - предупреждающе сказала она.
– О, нет, уже да. Ты же довольно понятливая женщина. И с твоей стороны, фактически, было очень умно выбрать такой момент времени, подождав до нашего обручального бала. Ты же знала, что я не хотел, чтобы ты еще раз выпустила свою колонку. Я запретил тебе это! Мы пришли к соглашению -
– Мы никогда не соглашались!
Он проигнорировал ее вспышку.
– Ты подождала до тех пор, пока -
– Мы никогда не соглашались! - закричала Пенелопа снова, пытаясь хотя бы убедить его в том, что она никогда не нарушала своего слова.
Независимо оттого, что она сделала, она никогда не обманывала и не лгала ему. Ну, если не считать того, что она была леди Уислдаун в течение десяти лет, но он был не единственный кого, она обманула.
– Да, - призналась она, потому что просто не могла лгать ему сейчас, - Я знала, что ты не оставишь меня. Но я надеялась -
Ее голос задрожал и сломался, она так и не смогла закончить свою реплику.
– Ты надеялась на что? - спросил Колин, после нескольких секунд полной тишины.
– Я надеялась, что ты простишь меня, - тихо прошептала она, - Или, по крайней мере, поймешь меня. Я всегда думала, что ты из тех мужчин, которые…
– Каких мужчин? - спросил он тут же, без всякого намека на паузу.
– Это все моя ошибка, - пробормотала она, ее голос звучал довольно утомленно и грустно. - Я возвела тебя на пьедестал. Ты был таким милым и приятным все эти годы. Я полагала, я думала, что ты просто не способен на что-нибудь другое.
– Что, черт подери, я сделал такое, что не было милым и приятным? - потребовал он от нее. - Я защищал тебя, я сделал тебе предложение, я -
– Ты не пытаешься даже взглянуть на все с моей точки зрения, - перебила она.
– Да, потому что ты поступаешь, как полная дура! - почти заорал он.
После этого наступила тишина, такая тишина, которая грохочет в ушах, которая терзает и гложет душу.
– Я не могла даже вообразить, что что-нибудь сродни этому будет сказано, - в конце концов, произнесла Пенелопа.
Колин посмотрел вдаль. Он не знал, почему сказал так; этого бы никогда не случилось, если бы он мог видеть ее лицо. Но было что-то в тоне ее голоса, отчего ему стало очень неловко. Она говорила так, словно была уязвлена и безмерно утомлена. Словно любила и разбила себе сердце.