И тут начала улыбаться леди Данбери.
Колин встревожился. У старой леди был довольно странный вид. Пугающий вид.
— У меня есть идея, — сказала она.
Кто-то закашлялся, еще кто-то застонал.
— Блестящая идея.
— Не то, что любая из ваших идей довольно …, но, — медленно проговорил Колин своим самым дружелюбным голосом.
Леди Данбери утихомирила его, махнув рукой.
— Как много тайн встречается в нашей жизнь, не так ли?
Никто ничего не ответил. Пока Колин не предположил: — Сорок две?
Она его даже не удостоила хмурого взгляда.
— Я заявляю всем, здесь и сейчас…
Все придвинулись к ней. Даже Колин. Было невозможно не поддаться драматичности момента.
— Я всех вас беру в свидетели…
Колину показалось, будто Пенелопа пробормотала: — Ну, же.
— Одна тысяча фунтов, — сказала леди Данбери.
Толпа, окружавшая ее, росла прямо на глазах.
— Одна тысяча фунтов, — повторила она, голос ее становился все громче.
Она, словно, играла на сцене.
— Одна тысяча фунтов…
— Казалось, что весь зал замолк, и почтительно слушает ее.
— …тому человеку, который разоблачит леди Уислдаун!
ГЛАВА 3
Ваш автор будет слишком небрежен, если не упомянет о больше всего обсуждаемом моменте, произошедшем на вчерашнем праздновании день рождения леди Бриджертон. Это не было подъемом бокалов в честь леди Бриджертон (с упоминанием ее возраста), а всего лишь дерзкое и не относящееся к делу заявлении леди Данбери, которая предложила тысячу фунтов тому, кто разоблачит … меня.
А не будет ли вам хуже от этого, леди и джентльмены высшего света? Вы, наоборот, не должны были просить открывать эту тайну.
Светская хроника Леди Уислдаун,12 апреля 1824
Потребовалось не более трех минут, чтобы возмутительное заявление леди Данбери облетело все уголки танцевального зала. Пенелопа точно это знала, потому что, когда это произошло, она стояла лицом к большим (и по утверждению Кэйт Бриджертон, чрезвычайно точным) напольным часам, когда леди Данбери сделала свое заявление. При словах ‘Одна тысяча фунтов тому, кто разоблачит леди Уислдаун’, часы показывали десять часов сорок четыре минуты. Длинная стрелка не успела передвинуться дальше сорока семи минут, как Найджел Бербрук наткнулся на быстрорастущий круг людей, окруживший леди Данбери и объявил ее последнюю интригу “улетной шуткой!”.
Уж если Найджел Бербрук это услышал, значит, это услышал каждый, потому что шурин Пенелопы был известен своим интеллектом, своим долгими паузами во время разговора, и своей способностью слушать.
И, усмехнувшись, подумала Пенелопа, своим словарным запасом. Действительно, ‘улетная’.
— Кто же, по-вашему, леди Уислдаун? — спросила леди Данбери у Найджела.
— Не имею, ни малейшей идеи, — признался он, — Все, что я знаю, так это точно не я.
— Я думаю, мы все это тоже знаем, — сказала леди Данбери.
— Как ты думаешь, кто это? — спросила Пенелопа у Колина.
— Я чересчур часто отсутствовал в Англии, что бы мог предположить, кто это.
— Не глупите, — проговорила Пенелопа, — Совокупность твоего времени проведенного в Англии плюс количество времени, проведенного на вечеринках и приемах, хватит на несколько жизней.
Но он только потряс головой.
— Я, действительно, ничего не могу сказать.
Пенелопа уставилась на него на время гораздо большее, чем это было необходимо, или, если выразиться точнее, принято в высшем свете.
Было нечто странное в глазах Колина. Нечто мимолетное и почти неуловимое. Высший свет его считал не более, чем дьявольский соблазнитель, но он был гораздо умнее, чем показывал окружающим, и она готова была биться об заклад на свою жизнь, что он имел несколько подозрений.
Но, по некоторым причинам, он не желал разделить с ней свои подозрения.
— А ты кого подозреваешь? — спросил Колин, не желая отвечать на ее вопрос. — Ты оказалась в высшем свете, примерно в то же время, когда появилась и леди Уислдаун. Ты, должно быть, уже думала об этом.
Пенелопа огляделась вокруг, и ее глаза сначала остановились на нем, затем перешли на всю остальную толпу.
— Я думаю, это вполне могла быть и леди Данбери, — ответила она, — Вот было бы забавно.
Колин посмотрел на старую леди, которая грандиозно проводила время, разговаривая о своей шутке. Она постукивала тростью по полу, оживленно болтая, и выглядя, как кот, объевшийся сливок, свежей рыбки и целой жареной индейки.
— Это имеет смысл, — глубокомысленно сказал он, — Правда в довольно извращенном виде.
Пенелопа почувствовала, как уголки ее рта подрагивают.
— Она ничего, если не учитывать ее выходки.
Она наблюдала за Колином, смотревшим на леди Данбери в течение нескольких секунд, затем сказала:
— Но ты не думаешь, что это она.
Колин медленно повернулся к ней лицо, приподнял одну бровь в молчаливом вопросе.
— Я могу читать по твоему лицу, — объяснила Пенелопа.
Он улыбнулся легкой улыбкой, которой часто улыбался на публике.
— А я думал, что здесь меня никто понять не может.
— Боюсь, — произнесла она, — Ко мне это не относится.
Колин вздохнул.
— Боюсь, это не моя судьба быть мрачным и задумчивым героем.
— Ты вполне можешь оказаться чьим-нибудь героем, — допустила Пенелопа, — Это для тебя. Но мрачный и задумчивый? — она улыбнулась, — На тебя это совсем не похоже.
— Так плохо для меня, — небрежно сказал он, награждая ее одной из своих улыбок, хорошо известной ей — грешной и немного ребяческой. — Мрачные задумчивые герои привлекают всех женщин.
Пенелопа осторожно кашлянула, немного удивившись того, что он обсуждает такие вещи с ней, не говоря уж о том факте, будто Колин Бриджертон мог иметь хоть что-нибудь непривлекающее женщин.
Он улыбался ей, ожидая ее ответа, а она пыталась решить, что будет правильнее — по-девичьи оскорбиться и смутиться или по-глупому захихикать.
В этот момент к ним подскочила Элоиза и остановилась перед ними.
— Вы слышали новости? — спросила Элоиза, затаив дыхание.
— Ты что, бежала? — спросила в ответ Пенелопа.
Это действительно был подвиг в таком переполненном танцевальном зале.
— Леди Данбери предложила целую тысячу фунтов тому, кто разоблачит леди Уислдаун!
— Мы знаем, — Колин произнес это превосходящим тоном, которым часто пользуется старшие братья.
Элоиза разочарованно вздохнула.
— Вы знаете?
Колин кивнул в сторону леди Данбери, все еще стоящей в нескольких метрах от них.
— Мы были прямо здесь, когда это произошло.
Элоиза выглядела крайне раздраженной, и Пенелопа совершенно точно знала, что та думает в этот момент (что, скорее всего, коснется ее на следующий день).
Это была мысль о том, как же она могла пропустить такое важное событие. Это была мысль о том, почему же один из ее старших братьев умудрился присутствовать при таком знаменательном событии.
— Ладно, люди уже вовсю болтают об этом, — сказала Элоиза. — Разговоры, буквально фонтанируют. Я еще никогда не видела таких волнений.
Колин повернулся к Пенелопе и проговорил:
— Вот поэтому я и покидаю часто нашу страну.
Пенелопа пыталась не улыбнуться.
— Я знаю, что вы говорите обо мне, но я не волнуюсь, — продолжала Элоиза, немного восстановив дыхание. — Я могу сказать вам, что свет просто с ума сходит. Каждый размышляет о том, кто же она. Самые умные и сообразительные не хотят признаться в своих подозрениях. Не хотят, чтобы другие победили благодаря их догадкам.
— Я думаю, — возвестил Колин, — Я не так сильно нуждаюсь в этой тысяче фунтов, чтобы волноваться на этот счет.
— Это большие деньги, — глубокомысленно заметила Пенелопа.
Он повернулся к ней с недоверием.
— Только не говори мне, что ты тоже собираешься присоединиться к этой глупой забаве.
Она наклонила голову в сторону, как она надеялась в загадочной — или, если не в загадочной, то, по крайней мере, немного таинственной манере.