— Кроме того, — он позволил себе фыркнуть от отвращения. — Ирония была бы прекрасной, если бы не была направлена в мою сторону.
Пенелопа открыла рот, чтобы заговорить, но не знала, как сказать ему все то, что лежало у нее на сердце. У Колина было столько достоинств и успеха, что она не смогла бы даже сосчитать их. Они не были чем-то, что можно было собрать и сосчитать, как публикации Светской хроники леди Уилсдаун, но все же они были особенными и реальными.
И, возможно, даже больше.
Пенелопа вспомнила все те моменты, когда Колин заставлял людей улыбаться, все те случаи, когда он проходил мимо популярных девушек на балу, и подходил к стоявшим у стенки неудачницам и приглашал их на танец. Она подумала о том волшебном обязательстве, которое он заключил вместе со своими братьями. Если уж это нельзя было считать за достоинства то, тогда она просто не знала, что можно подразумевать под достоинством.
Но она знала, что сейчас он думает и говорит совсем о другом. Она знала, в чем он нуждался, ему была необходима цель в жизни и призвание.
Что-то, что можно было бы показать всему миру, и доказать, что он представляет собой гораздо большее, чем они о нем думают.
— Опубликуй свои мемуары о путешествиях, — сказала она.
— Я не —
— Опубликуй их, — сказала она снова, — Рискни, и посмотри взлетишь ли ты.
Его глаза встретились с ее на мгновение, затем он посмотрел на дневник, который он все еще сжимал в руках.
— Они нуждаются в доработке и редактирование, — пробурчал он.
Пенелопа засмеялась, потому что знала, что одержала победу. И он тоже одержал победу. Пока он еще не знает, но скоро непременно поймет.
— Все нуждается в редактирование, — проговорила она, ее улыбка становилась все ярче от каждого слова. — Ну, кроме меня, я полагаю, — подразнила она. — Или может быть, я тоже в этом нуждаюсь, — проговорила она, пожав плечами. Мы никогда не узнаем, поскольку у меня нет того, кто бы меня подредактировал.
— Как ты делала это? — неожиданно спросил он.
— Как я делала что?
Он нетерпеливо поджал губы.
— Ты знаешь, что я имел в виду. Как ты делала свои колонки? Ведь надо было не только писать. Ты должна была печатать и распространять свои колонки. Кто-то должен был узнать, кто ты есть на самом деле.
Она глубоко вздохнула. Она держала эти тайны в себе так долго, что казалось странно разделить их с другим человеком, даже если этот другой человек — твой муж.
— Это длинная история, — сказала она. — Возможно, нам лучше сразу сесть.
Он подвел ее обратно к кровати. Они вдвоем удобно устроились на подушках.
— Я была очень молодой, когда это началось, — начала свой рассказ Пенелопа. — Всего лишь семнадцать. И произошло это случайно.
Он улыбнулся.
— Как, что-то подобное этому может произойти случайно?
— Я написала это, как шутку. Я была так несчастна в свой первый Сезон, — она искренне посмотрела на него. — Я не знаю, помнишь ли ты, но я тогда весила на стоун больше, чем должна бы весить, и тогда я не была такой стройной, как сейчас. (стоун — 6,5 кг — прим перев.)
— Я думаю, ты само совершенство, — сказал он, преданно смотря на нее.
Что, было, подумала Пенелопа, частью той причины, почему она тоже считает его совершенством.
— Так или иначе, — продолжала она, — Я была ужасно несчастлива, что написала довольно уничтожающее и язвительное сообщение об одном приеме, на котором я была за день до этого. А затем я написала еще, и еще. Я не подписывала их, как леди Уислдаун. Я просто писала их для забавы, а потом убирала к себе в письменный стол. Кроме одного дня, тогда я забыла их спрятать.
Он наклонился вперед, увлеченно ее слушая.
— Что же случилось?
— Моя семья уехала из дома, и я знала, что некоторое время их не будет, потому что тогда еще мама думала, что сможет превратить Прюденс в бриллиант чистой воды, и поэтому поездки по магазинам занимали почти целый день.
Колин поднял руки вверх, сигнализируя о том, чтобы она возвращалась к первоначальной теме.
— В общем, — продолжала Пенелопа, — Я решила поработать в гостиной, потому что моя комната была влажная и затхлая, поскольку кто-то — ну, хорошо, полагаю, этим кто-то была я — оставил открытое окно во время ливня. Но потом во время работы, мне нужно было сходить в …ну, ты знаешь куда.
— Нет, — резко сказал Колин, — Я не знаю.
— Посетить мою уборную, — прошептала она, краснея.
— О. Право, — пробормотал он, явно не заинтересованный в этой части истории. — Продолжай.
— Когда я вернулась, в комнате был поверенный моего отца. И он читал то, что я написала. Я была в ужасе!
— Что же случилось дальше?
— Я в течение минуты даже слова не могла сказать. Но затем, я осознала, что он смеется, смеется не потому что считает все мои записи дурацкими и глупыми, а потому что считает их очень хорошими и смешными.
— Да, они просто чудесны.
— Я знаю это лишь теперь, — проговорила она, криво улыбнувшись, — Ты должен вспомнить, мне было всего лишь семнадцать. И в своих записях, я высказывала довольно неприятные вещи.
— Я уверен, о неприятных людях, — сказал он.
— Да, так, но я все еще …, — она прикрыла глаза, поскольку воспоминания хлынули бурным потоком из глубин ее памяти. — Многие из них были популярными людьми. Влиятельными. Людьми, которые мне очень не нравились. Не имело значение, что они неприятны, и я открыла другим глаза на это. Гораздо хуже было то, что они по-настоящему были неприятными людьми. Я была бы погублена и разрушена, и из-за меня всю мою семью тоже бы погубили.
— Что же произошло потом? Я предполагаю, это он предложил тебе опубликовать твои записи.
Пенелопа кивнула.
— Да. Он уладил все дела с издателем, который все устроил с мальчиками-разносчиками. И это была его идея, чтобы в течение первых двух недель колонки были бесплатными. Он сказал, что нам необходимо сначала привлечь наше общество.
— Я не был в Англии, когда появились первые колонки сплетен, — сказал Колин. — Но я помню, как моя мама и сестры рассказывали об этом.
— Люди заворчали, когда мальчишки-разносчики запросили плату, после двух недель бесплатной раздачи, — проговорила Пенелопа, — Но, поворчав, все они начали платить.
— Весьма блестящая идея со стороны твоего поверенного, — проговорил Колин.
— Да, он обладал хорошим умом и здравым смыслом.
Он обратил внимание на использованное ей прошедшее время.
— Обладал?
Она печально кивнула.
— Он умер несколько лет тому назад. Но он давно знал, что болен, и незадолго до смерти, он спросил меня, хочу ли я продолжать писать. Я могла тогда остановиться, но у меня в жизни не было ничего интересного, и, конечно же, никаких перспектив выйти замуж, — она быстро посмотрела на него, — Я не хотела сказать —
— Должен сказать, — его губы сложились в самоуничижительную улыбку, — Ты можешь ругать меня столько, сколько пожелаешь, за то, что не замечал тебя многие годы.
Пенелопа тепло улыбнулась ему в ответ. Разве это не чудесно, любить такого мужчину?
— Но, — твердо сказал он, — лишь в том случае, если закончишь свою историю.
— Да, — сказала Пенелопа, мысленно возвращаясь в теме их беседы, — После того, как мистер —
Она посмотрела на него нерешительно.
— Я не уверена, что мне стоит называть его имя.
Колин знал, что она разрывается между любовью и доверием к нему и ее преданностью тому человеку, кто, возможно, относился к ней, словно родной отец, после того, как ее собственный отец так рано ушел из жизни.
— Все верно, — мягко сказал Колин, — Он ушел. Его имя не имеет никакого значения.
Она с облегчением вздохнула.
— Спасибо, — она смущенно пожевала нижнюю губу. — Это не так, что я тебе не доверяю, но —
— Я знаю, — успокаивающе произнес он, ободряюще сжав ее руку. — Если ты захочешь, скажешь мне позже, будет прекрасно. Если ты не захочешь, то тоже будет прекрасно.
Она кивнула, и собралась говорить, ее губы напряглись и скривились, как бывает у людей, которые с трудом сдерживают слезы.