Ум ее был все время занят, и только сейчас она поняла, что потеряла, когда у нее снова появилась возможность занять ум и придумывать новые фразы.
Она осторожно записывала свой вопрос об описании Тосканской виллы, которое написал Колин на 143 странице второго тома своих мемуаров, когда дворецкий осторожно постучал в открытую дверь, чтобы предупредить ее о своем присутствии.
Пенелопа застенчиво улыбнулась. У нее была тенденция полностью уходить в свою работу, и вскоре Данвуд методом проб и ошибок понял, что если он хочет привлечь ее внимание, то должен производить немного больше шума.
— К вам пришла посетительница, миссис Бриджертон, — произнес он.
Пенелопа посмотрела на него с улыбкой. Должно быть, это одна из ее сестер, или сестер Колина.
— Правда? Кто?
Он шагнул вперед и протянул ей карточку. Пенелопа посмотрела на нее и задохнулась, сначала от шока, затем от дурного предчувствия.
Классически выгравированные и черные на бело-кремовом фоне, на карточке было написано всего лишь два слова: леди Туомбли.
Крессида Туомбли? Что могло заставить ее прийти сюда?
Пенелопа почувствовала беспокойство. Крессида ни за что бы, не навестила ее, если только это не связанно с каким-нибудь неприятным для Пенелопы замыслом. Крессида вообще ничего не делала, если это не было связано с каким-нибудь неприятным замыслом.
— Хотите, чтобы я выставил ее за дверь? — спросил Данвуд.
— Нет, — сказала Пенелопа с тяжелым вздохом.
Она не была трусом, да и Крессида Туомбли не позволила бы выставить ее саму за дверь.
— Я приму ее. Только дай мне пару минут собрать бумаги. Но …
Данвуд в этот момент, уже идущий к двери, остановился, ожидая от нее продолжения.
— А, не бери в голову, — пробормотала Пенелопа.
— Вы уверенны, миссис Бриджертон?
— Да. Нет, — простонала она.
Она была в смятение. И это тоже надо было добавить в длинный список прегрешений Крессиды — она превращала Пенелопа в запинающуюся дурочку.
— Я хотела сказать — если она все еще будет здесь после десяти минут, не мог бы ты придумать какое-нибудь чрезвычайно происшествие, которое потребует моего присутствия? Моего немедленного присутствия?
— Я думаю, это можно будет организовать.
— Отлично, Данвуд, — сказала Пенелопа, слабо улыбаясь.
Возможно, это был чересчур легкий способ сбежать от Крессиды, но она не доверяла самой себе, и не верила, что сможет сама отделаться от Крессида, а последнее что бы ее хотелось, это быть пойманной в своей собственной гостиной Крессидой Туомбли на весь день.
Дворецкий кивнул и вышел. Пенелопа аккуратно сложила все свои бумаги в стопку. Закрыла дневник Колина и положила его сверху так, чтобы легкий ветерок из открытого окна не сдул их со стола. Она встала, подошла к софе, села посередине ее, надеясь, что она выглядит расслабленной и спокойной. Хотя визит Крессиды Туомбли никак нельзя было назвать расслабляющим.
Мгновением позже, появилась Крессида, шагнув в гостиную, после того, как дворецкий провозгласил ее имя. Как всегда она выглядела прекрасной, каждый золотистый волосок на ее голове был на своем месте. Ее кожа была безупречна, глаза искрились, одета она была по самому последнему писку моды, и ее ридикюль полностью соответствовал ее наряду.
— Крессида, — проговорила Пенелопа, — Какой сюрприз видеть тебя здесь.
Сюрприз было самое вежливое слово, которым Пенелопа могла охарактеризовать визит Крессиды.
Губы Крессиды изогнулись в таинственную, почти кошачью улыбку.
— Я уверена в этом, — пробормотала она.
— Может, ты присядешь? — спросила Пенелопа, главным образом, потому что должна была спросить.
Всю свою жизнь она была вежлива; сейчас уже было трудно остановиться. Она указала на ближайший стул, самый неудобный во всей комнате. Крессида присела на краешек стула. И даже если она и нашла его не совсем удобным, по ее лицу невозможно было ничего прочитать. Ее поза была элегантной, улыбка не на секунду не сходила с ее лица, и выглядела она такой же невозмутимой и спокойной, как и в любой другой момент.
— Я уверена, ты задаешься вопросом, почему я здесь, — произнесла Крессида.
Не было никаких причин отрицать это, и Пенелопа кивнула.
А затем, довольно резко, Крессида спросила:
— Как тебе замужняя жизнь?
— Прошу прощения? — непонимающе заморгала Пенелопа.
— Это довольно удивительное изменение в твоей жизни, — сказала Крессида.
— Да, — осторожно проговорила Пенелопа, — Но долгожданное.
— М-м, да. У тебя сейчас, наверно, ужасно много свободного времени. Я уверена, ты даже не знаешь, что с ним делать.
У Пенелопы от поднимающейся паники начало покалывать кожу.
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — проговорила она.
— Не понимаешь?
Когда стало очевидно, что Крессида ждет ответа, Пенелопа несколько раздражительно ответила:
— Нет, не понимаю.
Крессида на мгновение замолчала, но ее выражение кота-объевшегося-сливок громко говорило само за себя. Она внимательно оглядела комнату, и взгляд ее упал на письменный стол, где совсем недавно сидела Пенелопа.
— Что это за бумаги? — поинтересовалась Крессида.
Пенелопа посмотрела на свои бумаги, лежащие под дневником Колина. У Крессиды не было никакой возможности узнать, что это за бумаги. Пенелопа уже сидела на софе, когда в комнату вошла Крессида.
— Я не в состоянии понять, как мои личные бумаги могли стать причиной твоего беспокойства.
— О, нет, не обижайся, — произнесла Крессида с небольшим звонким смехом, который показался Пенелопе довольно пугающим. — Я просто пытаюсь поддерживать вежливую беседу. Спрашиваю тебя о твоих интересах.
— Понятно, — пробормотала Пенелопа, стараясь хоть чем-то заполнить тишину.
— Я очень наблюдательна, — внезапно сказала Крессида.
Пенелопа удивленно приподняла брови.
— Фактически, моя острая наблюдательность хорошо известна среди самых лучших кругов нашего общества.
— Я должно быть не вхожа в те значительные круги, — пробормотала Пенелопа.
Крессида, однако, была слишком занята своей собственной речью, чтобы заметить реплику Пенелопы.
— Вот почему, — проговорила она задумчивым тоном, — Я думала, что способна убедить наше общество, что я, действительно, являюсь леди Уислдаун.
Сердце Пенелопа не то, что застучало, буквально загрохотало в ее груди
— Значит, ты признаешься, что ты не леди Уислдаун, — осторожно проговорила Пенелопа.
— О, я думаю, ты знаешь, что я вовсе не леди Уислдаун.
Горло Пенелопы сжалось. Каким-то образом — она никогда не узнает каким — она сумела сохранить самообладание, и непонимающе переспросила:
— Прошу прощения?
Крессида улыбнулась, но вскоре ее улыбка превратилась в нечто хитрое и жестокое.
— Когда я придумала эту уловку, я подумала, я в любом случае ничего не проиграю. Или я сумею убедить всех в том что я леди Уислдаун, или они не поверят мне, и тогда я с хитрым видом скажу, что притворилась леди Уислдаун лишь для того, чтобы открыть настоящую виновницу.
Пенелопа молчала, и дышала с трудом.
— Но произошло совсем не так, как я планировала. Леди Уислдаун оказалась еще более коварной и подлой, чем я предполагала, — глаза Крессиды сузились, ее сузившие глаза придавали ее обычно такому красивому лицо, довольно зловещий и мрачный вид. — Ее последняя небольшая колонка превратила меня просто в посмешище.
Пенелопа ничего не сказала, еле осмеливаясь дышать.
— А затем…, — продолжала Крессида, ее голос стал низким и зловещим, — А затем ты — ты! — имела наглость оскорбить меня перед всем высшим светом.
Пенелопа еле слышно вздохнула с маленькой надеждой. Может быть, Крессида не знает ее тайну. Может все это затеяно, лишь из-за публичного оскорбления со стороны Пенелопы, когда она обвинила Крессида во лжи, Пенелопа тогда сказала — Господи, что же она тогда сказала? Что-то ужасное и жестокое, но она была уверена, что Крессида заслужила это.