Поднимаюсь на лифте… В гробу фарфоровом
Вы лежите утонченней!
Requiem распевают хоры
И все кажется странно-законченным.
И только Вы, как натурщица строгая;
Покойная дэнди, лежите изысканно
И в комнате носятся, но Вас не трогают
Аккорды ладана, фиалкой опрысканные.
Покойница Тихая! Примите последнее
Мое подношение: сердце бледное
И пусть оно будет Вам
Компасом по облакам.
Импровизация
(Tristement).
Мне завтрашний день известней
Мотива из старой оперетки.
Играет знакомые песни
Ночь с гримасой кокетки.
Каждый день опрятен, изыскан,
Одет с грациозным вкусом
И вкрадчивым шипром опрыскан…
А мне по вечернему грустно.
Мне хочется – странно признаться! –
Увидеть день элегантный,
Когда он не успел причесаться
После ночи экстравагантной.
В халате расшитом красным,
Без монокля и без пробора,
Когда он еще может быть страстным.
И болтает так много вздора.
Как сделать? Недоумевая,
О помощи прошу всех трагично…
Жизнь мчится по рельсам трамвая
С шаблонною ноткой скрипичной.
Усталость
«Mon coeur et mon sommeiclass="underline" ô échos des cognées».
Задыхаюсь; плача, задыхаюсь,
Как под колоколом безвоздушным.
Вздохнуть стараюсь –
Но кошмарно душно.
Как стены чугунные – фразы
Окружающих людей…
В гипсе сжимающем разум
Я – без палочки чародей.
Жизнь, как бессонница,
Тянет, унылая.
Маленькая поклонница,
Крошечная и милая!
Вы не знаете этой боли,
Страшней, чем зубная боль!
Задыхаюсь в тисках меланхолий
И в раны проходит соль.
Разрежьте, разрежьте, разрежьте
Эти чугунные стены…
Пусть польются, как прежде
Мелодии Шопена.
Моя бутоньерка! Ирис!
Вы завянете на моем сюртуке!
Вы не знаете – ах! – я вырос
И мне тесно в моей тоске.
Пересохли губы… Синеют
Полукруги у глаз…
Как они смеют?
В который раз!
Безделушка в лунном свете
Были Вы так фарфорово-хрупки,
Как esprit Ваш чуть-чуть поколебленный,
И луна пролила в Ваши губки
Струйку тонкую змейкой серебряной.
Вы, конечно, тотчас же припомните,
Что мы были в оранжевой комнате,
Где нельзя же быть только поэтом
И не надо поэта Вам…
Под беретом
Своим фиолетовым,
Погруженная в лунную ванну,
Вы казались обманной,
Утонченной мечтою Винсента
Ах, Винсента Бирдслея.
(Ведь луна, желтовато-алея,
Опьяняет сильнее
Абсента,
Исхищренно-обманывая!..)
И Вы были фарфорово-хрупки…
Проливалась в слегка приоткрытые губки
Струйка лунно-банановая.
Portez-vous bien!
(Триолет с каламбуром).
О, бледная моя! Каракули
Я Ваши берегу в столе…
Ах, мне ль забыть, как в феврале
Вас, бледную мою, каракули
Закрыли в набережной мгле
И, как сказав: Adieu, заплакали!
О, бледная моя! Каракули
Я Ваши берегу в столе.
Эскизетта
Ее сиятельству графине Кларе.
Белые гетры… Шляпа из фетра…
Губ золотой сургуч…
Синие руки нахального ветра
Трогают локоны туч.
Трель мотоцикла… Дама поникла…
Губы сжаты в тоске…
Чтенье галантное быстрого цикла
В лунном шале на песке.
В городе где-то возле эгрета
Модный круглит котелок…
В, траурном платье едет планета
На голубой five o'clock.
Разочарованно
«Смычок, как нож, вонзал свои удары».
Целый год я ждал нашей встречи
И вылинял год, как шелк…
И вот теперь Вы шепчете,
Что срок испытания долог.
Я мечтал в моем кабинете
О свидании, полном ласк,
Что Вы меня южно встретите
В ажурных чулках без подвязок.
Все в желтом… Луна, как череп,
Изгнивший в саване раскрытом…
Мы вместе, но мне неверится,
Что нарушится чопорный ритм,
Что собьемся со скучного такта,
Скучнее, чем такт венгерки!..
В огненном небе плакаты
Восклицательно вспыхнули и померкли.
И Вы темноночью в ротонде
Под вуалем желты, как воск…
Ах, я знаю, что Вы не уроните
Легкий пепел моих папиросок.