Гай Рэйвиншоу не отличался особой мужской красотой, но в его смуглом лице с несколько резкими чертами и холодными серыми глазами чувствовалось неотразимое достоинство. Время от времени, когда смех смягчал строгую линию рта, истинные качества Гая Рэйвиншоу проявлялись совсем в ином свете, но немногие счастливцы имели возможность наблюдать за ним в такие минуты. В то апрельское утро мистер Рэйвиншоу нервно кривил губы, брови его сурово сошлись на переносице. Было видно, что у него вот-вот иссякнет всякое терпение.
Причиной его раздражения являлся элегантный молодой человек, сидевший напротив. Это был его двоюродный брат Пелем Рэйвиншоу – полная противоположность своему родственнику. Субтильный светловолосый молодой человек с живыми чертами лица, на котором легкомысленные и беспутные развлечения и беспорядочный образ жизни пока еще не оставили существенных отметин, своим обликом обманывал всех, с кем его сводила судьба, даже самых мудрых и опытных. Еще в раннем отрочестве Пелем обнаружил власть своего обаяния и с тех пор всегда пользовался им более или менее успешно. Мистер Рэйвиншоу, однако, не поддавался чарам своего кузена, и тот, зная это, даже не пытался пускать их в ход.
Угрюмая складка залегла вокруг его красивого рта, а когда он переводил взгляд на своего родственника, в его карих глазах читались злость и негодование. Старший из Рэйвиншоу отвечал на эту мрачную угрюмость холодной неприязнью.
– Выходит, – помолчав, желчно заметил он, – ты запамятовал слова, сказанные мной на прощание и нашу прошлую встречу?
Младший в ответ только молча недовольно заерзал на своем кресле.
Мистер Рэйвиншоу продолжил:
– Но я предупреждал тогда, сударь, что пришел на выручку в последний раз, и если впоследствии ты опять окажешься в подобной ситуации, тебе придется самому решать эту проблему, уже без моей помощи. Ты же знаешь, я не швыряю на ветер пустые угрозы.
– Проклятье! Если ты не поможешь мне, я окажусь в долговой тюрьме, – мрачно процедил Пелем. – Если только раньше не пущу себе пулю в лоб.
– Твои угрозы, – размеренно выговаривая каждый слог, парировал Гай, – не заставят меня и пальцем пошевелить. Твоя безвременная кончина освободила бы меня от бремени, которое с годами стало досаждать мне все больше и больше.
– А как же драгоценная честь семьи Рэйвиншоу? – презрительно усмехнувшись, поинтересовался Пелем. – Хорошенький скандальчик разразится, если ты позволишь своему наследнику гнить в тюрьме, поскольку ты, черт побери, из-за своей треклятой скупости откажешься оплатить мои долги.
Руки Гая непроизвольно потянулись к ручкам кресла, как если бы он приготовился подняться, и такое пламя гнева полыхнуло в его серых глазах, что даже дерзость Пелема была на мгновение умерена испугом. Но старший проявил осмотрительность и заставил себя успокоиться, а когда заговорил снова, его голос звучал столь же нарочито спокойно, как и прежде:
– Не стоит тебе делать слишком уж большую ставку на мою лояльность семье, Пелем. Бывают времена, когда цена ее становится слишком высока. На протяжении десяти неблагодарных лет я помогал тебе выкарабкиваться из всяческих историй и предотвращал сокрушительные скандалы, коим ты являешься причиной. Послушай, мне слишком опротивело все это. Там, где дело касается меня, твоя карта бита.
Он поднялся во весь рост, величаво выпрямился и подошел к камину.
Мода того времени предписывала мужчинам носить плотно облегающие длиннополые сюртуки, панталоны в обтяжку и высокие блестящие ботфорты, доставляя неудобства представителям сильного пола. Но все эти детали мужского туалета великолепно смотрелись на Гае Рэйвиншоу. Он был выше среднего роста и очень крепкого телосложения, так что неприязнь худосочного Пелема, испытываемая к своему родственнику, уходила корнями в примитивную зависть.
– Безрассудство и буйные выходки твоей необузданной юности я мог еще прощать, – продолжил мистер Рэйвиншоу, – но это только малая часть твоих прегрешений. Все это превращается в какой-то порочный круг, ты – лгун, вор и обманщик, причем в тебе нет ничего, что искупало бы, хотя бы частично, твои грехи. Тебя, мой дорогой, никогда не волновало ничего, кроме удовлетворения собственных эгоистичных желаний. До сих пор ты вполне успешно морочил обществу голову, представляя себя совершенно в ином свете, но меня не обманешь никаким притворством.
Покраснев от злости как рак, Пелем вскочил, не выдержав уничижительного обвинения и высокомерного тона. От злости кровь бросилась ему в лицо, на щеках выступили багровые пятна. Как всякий человек, он не слишком любил слушать неприятную правду и готов был обрушить на Гая поток возмущенных слов, но под презрительным взглядом холодных серых глаз слова, которые он собрался произнести, замерли у него на губах. Гай не относился к числу тех, кого он мог легко обмануть!
– Совершенно верно! – язвительно заметил Гай, как если бы прочел мысли кузена. – Не стоит тратить впустую твои высокопарные речи. Прибереги свои театральные способности для кредиторов, которых ты, возможно, и сумеешь ввести в заблуждение.
– Маловероятно! – угрюмо возразил Пелем. – Черт возьми, Гай, ты же не можешь отказать мне. Разве не по твоей вине я оказался в таком бедственном положении?
– По моей вине? – Несказанное удивление стерло все остальные чувства с лица мистера Рэйвиншоу. – Боже милостивый! Теперь уже я ответствен за твое собственное расточительство?
– Только из-за тебя на меня хлынули долговые расписки с требованием немедленной уплаты, – ярился Пелем. – До объявления о твоей проклятой помолвке мне достаточно стабильно выделяли кредит.
На минуту в комнате воцарилась гробовая тишина, нарушаемая только веселым потрескиванием огня в камине и щебетанием птиц за окном.
Молодые люди смотрели друг на друга с неприкрытой яростью. Пелем весь кипел от гнева, сжимая спинку стула, с которого он поднялся. Его кузен сохранял внешнюю невозмутимость, но в лице Гая Рэйвиншоу появилось нечто такое, что явно испугало бы более внимательного соперника.
– Так вот что тебя гложет! – наконец медленно проговорил Гай. – Мне следовало бы догадаться! Смерть моего брата сделала тебя моим наследником, но твоя склонность к самообману, нет, скорее даже к самообольщению, оказалась безмерно глубже, нежели я предполагал. Неужели ты возомнил, будто я осудил бы себя на пожизненное одиночество, лишь бы обеспечить тебе безбедное существование?
Отвратительная, презрительная усмешка тронула губы Пелема.
– Боже мой, какой же ты лицемер! – воскликнул он. – Пожизненное одиночество! Да все прекрасно знают, что, если бы Теренс не умер, ты никогда, будь я проклят, не сделал бы предложение ни Дженнифер Линли, ни кому бы то там еще.
Гай выслушал это обвинение с хладнокровием. Его гнев, похоже, начал угасать, тогда как Пелем все больше распалялся. Четко очерченные брови Гая едва заметно поползли вверх, и слабый отблеск ироничной улыбки изогнул его губы.
– Видишь ли, мой друг, – он словно процеживал слова, – я совершенно спокойно перенес бы, если мой брат Теренс или его сын унаследовали бы мое состояние, но совсем иное дело, когда рок поставил тебя на его место. Неужели ты действительно ожидал, будто я с этим смирюсь? Мое чувство долга все-таки слишком велико, чтобы совершать дурацкие поступки.
– Дьявол вас всех разбери с вашим чувством долга! – Пелем уже с трудом держал себя в руках. – На сегодняшний день я все еще остаюсь твоим наследником. Уж я-то знаю, какие пойдут разговоры, если ты допустишь, чтобы меня бросили в долговую яму, при этом и пальцем не пошевелив, дабы помочь мне.