— В этом вы правы, — сказала Кэролайн, вдруг почувствовав благодарность к Годдарду за то, что он удержал ее от импульсивного порыва сделать то, что ее мать делала из месяца в месяц, из года в год. — Спасибо за то, что спасли меня от одного из моих ошибочных решений.
Джеймс улыбнулся.
— Всегда к вашим услугам, — сказал он с таким видом, как будто действительно имел это в виду.
— Дело в том, что мне нужна эта работа.
— Но есть и другие способы, кроме бесконечных уступок.
— Например?
— Например, заставить графиню просить, чтобы вы вернулись.
— Просить — меня? — Кэролайн усмехнулась. — А вы говорили, что знаете таких людей, как графиня. Если это правда, то вы должны знать, что они ни о чем не просяттаких людей, как я.
— Просят, если знать способы воздействия на них.
— Способы?
— Пойдемте, я объясню вам.
Они подошли к усаженной цветами аллее, которая вела к кафе «Павильону» — жемчужине Ворт-авеню. Хотя Кэролайн и знала, что именно здесь все покупатели с Ворт-авеню останавливались, чтобы посплетничать, увидеть нужных людей, обсудить серьезные покупки, она еще ни разу не была здесь. Во-первых, ей не по карману были цены, во-вторых — это лишние калории. Всю ее жизнь ей внушали, что такие места, как кафе «Павильон», не для нее.
— Ну что, пошли? — сказал Джеймс с улыбкой, увлекая ее в кафе.
— Bon jour[2], месье Годдард. Приятно видеть вас здесь, — сказал француз приятной наружности, как только они вошли в кафе. Это был высокий седовласый джентльмен с пышными усами и осанкой военного. У него были ярко-голубые, умные и проницательные глаза, а его длинный нос и увесистый подбородок свидетельствовали о сильной, решительной натуре.
— Пьер! — воскликнул Джеймс, протягивая руку. — Здорово видеть тебя снова! Как дела?
— Pas mal[3], — ответил Пьер Фонтэн.
Джеймс кратко объяснил Кэролайн, что он владелец «Павильона» и вел дела с помощью своей жены, Шанталь. Как раз в это время Пьер, с поклоном, повернулся к Кэролайн и произнес:
— Приветствую и вас, мадемуазель.
— Пьер, это Кэролайн... — начал Джеймс и вопросительно посмотрел на нее, потому что не знал, как ее представить ее дальше.
— Шоу, — сказала она, улыбаясь Пьеру.
— Мадемуазель Шоу, я искренне рад вас видеть.
— А где же ваша мадам, Пьер? — спросил его Джеймс, оглядываясь. — Что-то сегодня не видно мадам Шанталь.
— Она не очень хорошо чувствует себя в последнее время, — ответил Пьер, вдруг утратив всю свою веселость.
— Мне очень жаль, — сказал ему Джеймс.
Пьер Фонтэн кивком головы принял сочувствие Джеймса и переменил тему разговора:
— Вчера мы получили открытку от Жан-Клода, и, слава богу, там одни хорошие новости.
— Кэролайн, сын Пьера Жан-Клод учится на шеф-повара, — сказал Джеймс. — В «Кап д'Антиб», не так ли, Пьер?
Пьер покачал головой.
— В «Оберж де Люн», — с гордостью произнес он. — Им недавно была присвоена третья звезда.
Кэролайн не имела ни малейшего представления, что такое «Кап д'Антиб», не говоря уже об «Оберж де Люн», но ей импонировало, что Джеймс и Пьер Фонтэн включили ее в свой разговор, как будто она тоже была из их круга и заслуживала внимания с их стороны.
— А как Эмили? — спросил Пьер. — В этом сезоне я ее еще не видел.
У Кэролайн сжалось сердце. Она совсем уже забыла об Эмили, забыла о том, что Джеймс Годдард, несмотря на все его внимание к ней, несвободен. Кэролайн вспомнила, что Эмили пережила какую-то трагедию, которая произвела на нее такое сильное впечатление, что она не хотела выходить из дома даже для того, чтобы попасть на престижную вечеринку по случаю чьего-то дня рождения. «Или даже для того, — вдруг подумала Кэролайн, — чтобы пройтись по магазинчикам Ворт-авеню и зайти в «Павильон» на чашечку кофе». Ее вдруг заинтересовало, что за беда ввергла Эмили в такое отчаяние.
— Она очень страдает, но переносит это довольно хорошо, — серьезно сказал Джеймс. — Я делаю все, чтобы убедить ее вернуться к жизни. Прошло достаточно времени, и пора ей снова начать выходить в свет.
— Передайте ей, что я надеюсь вскоре увидеть ее, — сказал Пьер.
— Непременно, — ответил ему Джеймс. — Я ей скажу об этом сегодня же вечером.
«Сегодня вечером», — подумала Кэролайн. Он говорит об этом бале, как будто это обыденная вечеринка. Похоже, Эмили и Джеймс давно вместе. Кэролайн вдруг поймала себя на мысли, что Джеймс, возможно, помолвлен с Эмили. «Вполне возможно, — подумала она. — Ведь мужчины не тратят бешеные деньги на наряды девушек, с которыми они просто встречаются. Даже очень богатые мужчины. Судя по всему, у них очень серьезные отношения.
— Какой столик вам предложить? — спросил Пьер.
— Вон тот, — ответил Джеймс, показывая на один из столиков в центре зала, как раз рядом с огромной белой клеткой для птиц. Эта клетка, шедевр викторианского искусства, была размером с небольшую комнату, и в ней обитало несколько ярких тропических птичек, которые сидели на искусно посаженных цветущих деревцах. Клетку окружали пышные тропические заросли, кусты белого жасмина и алого гибискуса.
— Bien sur[4], — сказал Пьер Фонтэн, сопровождая их к самому лучшему столику на террасе кафе. — Мадемуазель Шоу... — Пьер подвинул для нее один из резных стульев возле столика.
Кэролайн кивнула и опустилась на мягкое зеленовато-белое сиденье, цвет которого очень удачно гармонировал с интерьером кафе.
— Пьер, принеси нам, пожалуйста, капуччино и пирожные, — сказал Джеймс.
Пьер Фонтэн считался кулинаром классической кухни, и его фирменными блюдами были птифуры,миндальные прямоугольные финансьеи замечательные по вкусу картофельные тарталетки. Он удалился на кухню и через несколько мгновений вернулся с дымящимися чашечками кофе, приправленного сливками и корицей, и с подносом, на котором маленькие пирожные были разложены так искусно, что походили на рассыпанные драгоценности. Их просто жалко было есть.
Как только Пьер обслужил их и удалился, Джеймс коснулся руки Кэролайн и сказал:
— Прежде чем мы приступим к чревоугодию и обсуждению наших маневров, я хотел бы узнать кое-что.
— И что же? — спросила его Кэролайн, непроизвольно насторожившись.
— Что произошло с вами в «Элеганс»? Тогда, когда загорелся халат графини? Вы ведь просто застыли на месте.
Кэролайн опустила взгляд. Ей неудобно было вспоминать этот эпизод и ассоциации, которые он вызывал. Даже несмотря на то что голос Джеймса звучал дружелюбно, она не собиралась рассказывать об этом. Она никогда еще не обсуждала свое детство с кем-нибудь, даже с Селмой или Франческой, не говоря уже о графине. Это была ее личная боль, ее секрет, что-то такое, что она должна была изжить сама. И все же она была благодарна Джеймсу Годдарду за то, что он спросил об этом. У Кэролайн даже возникла потребность разделить хоть с кем-нибудь это бремя, рассказать об отце и матери, о насилии и унижении, борьбе, непонимании, проклятиях, пожаре, который разрушил их дом, том самом пожаре, который невольно разожгла она сама. Но сейчас было не время говорить об этом. Она еще слишком мало знала собеседника. Может быть, когда-нибудь, когда она узнает Джеймса Годдарда получше...
— Вы не хотите говорить об этом? — догадался Джеймс.
Кэролайн молча кивнула.
— Хорошо, тогда не будем. Пока...
Он сказал «пока». Означало ли это, что они еще встретятся? Или это просто было выражение дипломатичности, как у графини Тамары, когда та пыталась убедить купить ее товар? Кэролайн не могла определить это. Всю жизнь ее учили не доверять людям, не раскрываться перед ними, побаиваться посторонних. Она взглянула на его прекрасное, чистое лицо, и Джеймс улыбнулся ей. Кэролайн не могла устоять перед этим, он действительно был неотразим. И когда он тихонько пожал ей руку, она затаила дыхание и чуть не расплавилась в своем кресле.